Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Итальянская почва была главною ареною для подвигов знати. Туда издавна стремились искатели приключений, возвращавшиеся оттуда в блестящем вооружении, сделанном в ломбардских фабриках, в одежде из дорогих материй, вышедших из рук флорентийских фабрикантов, и возбуждавшие зависть и удивление в своих соотечественниках. «Итальянские войны были также популярны во Франции, как французские в Англии. Передавалось из поколения в поколение воспоминание о выигранных битвах, умалчивалось о потерях; старый солдат, возвратившись в отечество, прославлял восхитительный климат Италии, изысканные вина, благосклонность женщин, сумевших понять, насколько его соотечественники храбрее жителей юга. Даже тогда, когда не было национальной борьбы между Франциею и Италией), искатели приключений ежегодно отправлялись в эту страну. И вот это поприще, усеянное костьми героев, прославившее имя французов, теперь, с заключением мира, закрывалось для Франции, а вместе с ним закрывалась и арена для воинских подвигов. Да вдобавок этот мир не был вознаграждением за понесенные потери, за храбрые подвиги дворянства. Франция не была побеждена оружием, ее неудачи не были поражением, а между тем король как бы признавал себя побежденным и допустил уступки, которые были равносильны унижению в глазах французов. Он возвращал и испанскому королю, и герцогу савойскому все сделанные французскою армиею приобретения, и это в то время, когда испанский король отказался вознаградить короля Наваррского и сам сознавался в полной невозможности вести войну» [121] Papiers d’État du cardinal de Granvelle: d’après les manuscrits de la Bibliothèque de Besançon / Publ. sous la dir. de M. Ch. Weiss. T. I–IX. P., 1841–1852. T. V. P. 453–454. . «Гарнизоны шестидесяти крепостей должны были вернуться во Францию, а для взятия этих крепостей было пролито целое море французской крови, были истощены средства государства» [122] Mémoires de Tavannes // Collection Michaud. T. VIII. P. 222: «La paix honteuse fut dommageable…le sang, la vie de tant de Français negligee, cent cinquante fortresees rendues, pour tirer de prison un viellard connestable et de se descharger de deux filles de France, qui fust une pauvre couverture de lascheté». — Виллар говорит от имени Бриссака, что заключение мира будет «dereputation’’ для короля, что «это было бы равносильно тому, чтобы предать забвению славу и доблесть стольких храбрых принцев, сеньоров и дворян» («c’estoit enterer la gloire et la valeur de tant de braves princes, seigneurs, gentils homes et autres») и др. (Mémoires de Villars // Collection Michaud. T. X. P. 315–316). , да кроме того, эти крепости «считались равными одной трети Франции» [123] Monlluc B. de. Mémoires // Collection Michaud. T. XXIV. P. 157. . Напрасно многие из дворянства протестовали против заключения мира, напрасно маршал Бриссак предлагал тридцать тысяч экю и продажу своих имений для продолжения войны [124] Cм.: Mémoires de Villars. , напрасно доказывали, что «битвы при Сен-Кантене и Гравеллине не довели еще короля до такого состояния, чтобы нельзя было сформировать вновь одну или две армии» [125] Montluc B. de. Mémoires. P. 161. . — «Король хотел мира» и не задумался «отдать в один час все то, что было завоевано в Пьемонте в течение тридцати лет» [126] Brantôme P. de. Oeuvres complètes du seigneur de Brantôme… T. I–VIII. P., 1822–1823. T. VIII. P. 92. .

Сильное неудовольствие проявилось и в среде знати, и даже в среде народа. «Большая часть Франции ворчала и говорила, что слишком много отдают, другие находили мир странным и невероятным, иностранцы смеялись над нами, те, кому дорога была Франция, плакали». Бриссак, резче всех протестовавший против заключения мира, был сильно возмущен вестью о том, что несмотря на его предположения, мир состоялся. «Несчастная Франция! — воскликнул он, — до каких потерь, до какого разорения доведена ты, прежде торжествовавшая над всеми нациями Европы» [127] Mémoires de Villars // Collection Michaud. T. X. P. 318. .

Но протесты и неудовольствие не привели ни к чему. «Славный труд и храбрость бесконечного числа дворян, офицеров и солдат сделались бесполезны и для них, и для отечества» [128] Ibid. , и дворянство должно было оставить поле брани и разойтись по домам, унося с собой разочарование, затаенную злобу и сильное неудовольствие против короля и его двора. Оно не захотело даже являться ко двору и скрылось в своих замках [129] Mémoires et correspondance de Duplessis-Momay. T. I–X. P., 1824–1825. T. I. P. 10: «La guerre finie, il se retirait en sa maison, où il mesprisoit la court et l’ambition». , а один из дворян с свойственной ему энергиею заявил, что лучше готов бы уйти куда-нибудь в земли, лежащие за Венециею, чем возвратиться в отечество [130] Mémoires de Villars // Collection Michaud. T. X. P. 318. .

Королевская власть создавала себе нового врага. Она отвлекала от внешней войны силы, которые теперь сосредотачивались внутри государства и могил направить свои удары против той же власти, в тесном союзе с которою она побеждала внешнего врага. Война удовлетворяла сильнейшее сословие в государстве. Она давала ему занятие и привязывала прочными узами к королевской власти, все шире и шире раздвигавшей пределы своего влияния. Борьба, которая была ведена знатью с таким упорством против Людовика XI и симптомы которой проявились на Штатах в Блуа, была забыта, заглушена громом пушек. Теперь приманка исчезла, и борьба могла возникнуть вновь. Опасность гражданской войны сознавалась уже многими. «Франция, — так говорил Виллар королю Генриху II, в марте 1559 г., — воинственна и подвижна по своей природе, и она никогда не удовлетворится миром, если не будет видеть пред собою какого-либо поприща, годного для изощрения ее храбрости, ее добродетелей. У француза нет большего врага, как мир и благосостояние, которые делают его нетерпеливым, распущенным, жаждущим волнений и презирающим и собственное благосостояние, и собственный покой, когда он имеет ввиду что-либо новое» [131] Mémoires de Villars // Collection Michaud. T. X. P. 316. .