Олег Матвейчев - Ватник Солженицына

Когда пиарщики пишут сценарии и сами планируют «нападки на себя», они специально подбирают на роль негодяев людей с явным или скрытым пороком, каких-нибудь судимых, скандалистов, извращенцев, именно для того, чтобы потом показать, что все разоблачения из уст такого субъекта ничего не стоят.

Тут ничего придумывать не надо: Солженицын – идеальный скандалист и прохвост. И он тем больше подходит для этой роли, чем лучше он маскировался, и чем более высоко он забрался на поприще общественного признания. Чем выше залез – тем больнее падать. Перипетия в отношении к нему, а, следовательно, и в отношении «дела всей его жизни» должна быть максимально крутой: пик признания должен смениться пиком паденияв крутую и бездонную пропасть.

Вообще, если бы руководство СССР не было помешано на науке и технике, а больше внимания уделяло гуманитарному знанию, то оно бы само придумало этого Солженицына, вело бы его по всем дорогам судьбы и, в конце концов, привело бы к великому и окончательному разоблачению.

Для чего?

Во-первых, для того, чтобы победить в «холодной войне», ведь будь Солженицын разоблачен уже в начале 1980-х, то никакой перестройки бы не было, и все история бы пошла иначе. Естественно, здесь имеется в виду весь комплекс спецопераций холодной войны.

Во-вторых, это надо было для того, чтобы показать драму в трех актах, а не в одном акте. Это надо для того, чтоб не повторить судьбу несчастных троянцев, которые выиграли войну с греками, потом бездарно бросили свою победу, и о ней никто не узнал за три тысячи лет.

Но если нечто появилось само собой и работает «втемную», то это получается более настоящим. Лучшего негодяя, чем тот «естественный Солженицын», который есть – не придумаешь. Если бы он еще и был педофилом, это был бы дурной тон и перебор. Мы должны быть благодарны ему за то, что он сделал сам всей своей судьбой, за свой счет (имеется в виду не денежный счет, а экзистенциальный) огромный подарок России – он сыграл большую роль во втором акте пьесы, может быть, без него был бы и невозможен этот акт. Он сделал так, что Россия была в повестке дня в течение второй половины XX века. Да, пусть с отрицательной стороны, но, как известно, отрицательные упоминания тоже важны.

Наши остолопы, стоявшие у руля страны, проспали второй акт, Солженицын работал за них. Проблемы «мирового коммунизма» определяли всю мировую политику в течение послевоенного периода времени, весь мир также внимательно следил и за перестройкой и за нашими бурными девяностыми. Мы стали неинтересны только после 11 сентября 2001 года, когда стала меняться мировая повестка дня, в которой нам уже не было места.

Теперь нам вместе предстоит поставить следующий акт драмы, еще раз поставить себя в повестку дня, рассказав всему миру, как все было на самом деле и как нас оклеветали, а заодно и напомнить о себе и своих великих заслугах. Это должен быть большой государственный проект, это третий акт той же самой Мировой войны, и мы не имеем права не участвовать в нем, как не могли отказаться наши деды. Они победили, и мы также обязаны победить, если хотим быть достойными их подвига. Может история и не знает сослагательного наклонения, но она знает повелительное! Вот наша историческая задача.

Это как если бы во время выборов, мы помогли бы людям, потом подали бы на себя в суд от имени бомжа, а потом выиграли этот суд. Только в отличие от такого спектакля речь идет о всемирно-исторической драме, и мы должны выиграть исторический суд. Но нелепо будет, если мы бы остановились на полпути, дали нашему же «историческому бомжу» выиграть против нас суд и снять нас с исторической дистанции. Сейчас прошел этот второй акт, но кульминация слишком затянулась, она не может длиться долго, зрители просто перестают смотреть. Мы упускаем время, хотя оно еще не до конца упущено. Сейчас Европой, например, правят люди, которые знают, кто такой был Солженицын. Все, кто старше 40 лет, знают это. А если учесть, что Европа в принципе это сборище стариков, то мы еще можем работать с половиной населения. В России публике, которая знает Солженицына, больше 30 лет. Со всеми ними можно работать. Но через десять лет будет поздно, особенно насчет Европы и остального мира. Может получиться так, что мы будем объяснять что-то про войну, про сталинские репрессии, про Солженицына, про холодную войну, а нам в ответ будут говорить: «о чем вы это?». Может получиться так, что мы будем иметь дело с людьми, которые не видели второго акта пьесы. Очень плохо, если люди посмотрели только первый акт, но еще хуже – если люди посмотрели только два акта. И хуже всего, если они вообще не видели ни одного.