Юрий Иванов - Пятая версия

Пустынно. Тихо. Каменная громада собора. Серый гранит в виде огромного кремневого наконечника копья, воткнутого основанием в землю. Барельеф. Надпись по-немецки и по-русски: «Кто не живет согласно истине, которую он признает, сам опасный враг истины». Юлиус Рупп, философ, ученый, религиозный деятель, отошедший от официальной церкви, лежит под камнем, поставленным тут его внучкой, крупным европейским художником Кете Кольвиц. До сих пор поражают ее литографические листы «Восстание ткачей», «Голод», «Война». Ее плакат «Поможем России!», появившийся на улицах многих столиц Европы, помог собрать немало средств в помощь страдающей от неурожаев в конце 20-х годов России. Она жила напротив собора, вон там, на возвышенности, часто бывала тут, в доме своего деда Юлиуса, а потом откупила участок земли и поставила этот памятник.

А чуть дальше — мавзолей Иммануила Канта… Подходит автобус, туристы кладут цветы на гранитный саркофаг. Экскурсовод говорит о том, что когда-то в одно и то же время вот тут, возле собора, появлялся Иммануил Кант. Он шел в «Альбертину», Кенигсбергский университет, который находился как раз напротив собора, на берегу Прегеля.

Прислушиваюсь к словам. Да, все так. Этот небольшой островок в центре города с появлением университета стал центром духовной, культурной и научной жизни не только Кенигсберга, но и Европы, ибо Кенигсбергский университет дал мировой науке столько блестящих имен! Основание его произошло 17 августа 1544 года по велению Альбрехта Гогенцоллерна в восточной части Доминзеле (так назывался остров), «Альбертус» — было вырублено в камне над входом. И появились студенты, вкушающие плоды просвещения в холодных, гулких аудиториях — «максимумах», мерзли они и в тесных, душных средневековых «общагах», а те, кто был рассеян, не внимал своим учителям или спорил с ними, — о, спорить тут было никак нельзя! — те еще более мерзли, зуб на зуб не попадал в двух темных, сырых карцерах, расположенных в подвалах. В них было так страшно провести хоть одну ночь! Какие-то жуткие и странные вздохи доносились откуда-то снизу, из сырых земных глубин. То ли роптали строптивые кнайпхофские обитатели, убитые во время восстания Кнайпхофа против владык ордена, то ли река подавала свой голос?.. Ректор Георг Сабинус и десять ординарных профессоров своей волей, эрудицией и тростями вбивали в головы 318 студентов те или иные науки…

Несколько позже, в 1569 году герцог Альбрехт Фридрих повелел построить новый «Альбертум» как раз напротив собора. И вот: лекции, занятия, радостный вопль студентов, вырвавшихся после лекций на «свободу», на Соборную площадь. Профессора со всей Европы! С 1619 года в университете, получившем наименование «Альбертина», уже читался курс «практической философии, анатомии и техники», а с появлением среди профессоров-преподавателей Симона Даха — курс «Практической поэзии». «Анке фон Тарау! Ист дие мир гемеелт!» — орали лохматые разновозрастные студиозусы, как только Симон Дах входил в аудиторию. Его песню уже пели по всей Пруссии: «Сердце мое! Честь и богатство, еда и питье!!» «Аве-е, Мари-ия-я-аа-а», — доносилось из собора. И рокочущие звуки органа. Воркование голубей. И натужные крики пришлых, то ли из Литвы, то ли из русских земель, рабочих, вздымавших канатами деревянную, обитую железом «бабу»: «О-оох-х!» И: «бах!» Отпущенная с каната «баба» гулко ударяла в деревянную сваю. Река подмывала остров. Шло укрепление его берегов.

Ректором университета были и Симон Дах, и Иммануил Кант. До 1734 года в одном из залов происходили бурные, с криками, швырянием посудой и опрокидыванием тяжелых скамей профессорские «диспуты» с едой и вином, и ровно через каждые сто лет торжественно отмечались вековые юбилеи «Альбертины». С артиллерийской пальбой, иллюминациями, фейерверками, речами и танцами, катанием с фонарями по Прегелю, с гостями — выдающимися учеными Европы и королями, с памятными медалями и монетами. В 1854 году университет оценивался в 79 075 таллеров, он был независим, но все более нищал: не хватало денег на ремонт, на оплату труда профессоров, содержание студентов, бумагу и типографию. В 1875 году «Альбертина» и богатейшая библиотека были куплены городом «для всеобщего пользования, без ограничительной от ректората зависимости»…

Вот тут был университет, где мы сейчас стоим с Ольгой Феодосьевной. Какие люди учились, преподавали тут! «Кант, выдающийся астроном Фридрих Вильгельм Бессель, физик Гельмгольц, да-да, тот самый, который изобрел „глазное зеркало“, — слышится голос экскурсовода. — Да, вы правы, именно его именем названа центральная глазная больница в Москве. Памятник, могила? Увы, ничего не сохранилось… И Карл Бэр, тоже крупный ученый, основоположник науки эмбриологии, основатель зоологического музея в Петербурге… Тут учился будущий классик литовской литературы Кристионас Донелайтис и преподавал Людвикас Реза, издавший его поэму „Времена года“. Тут учились не только немцы, но и поляки, литовцы. И русские. Каждый год из России приезжали на этот остров, в студенческое государство, 30–40 парней из далекой, такой еще темной России. Надо сказать, что Кенигсбергский университет дружил с Российской академией: трое из первых четырнадцати российских академиков были из Кенигсберга. Это Христиан Гольдбах, Теофил Зигфрид Байер и Иоганн Симон Бекенштейн… — то затихая, то усиливаясь, доносится голос экскурсовода. — Простите, я еще не сказала о том, что замечательный российский ученый Андрей Болотов слушал здесь лекции Иммануила Канта, читал, читал, читал тут книги, ночами не спал, тратил все свои деньги на книги… Что было дальше? „Альбертина“, как и собор, была разрушена и сожжена в августе сорок четвертого года, в результате налета английской авиации. Очевидцы сообщают, что лишь груды дымящихся кирпичей остались от „Альбертины“, да и всего Кнайпхофа, и ничего более…»