Это была его первая зима в деревне, в занесённом снегом Михайловском, в старом ганнибаловском доме, с долгими тёмными вечерами, воем ветра за окнами, вьюгами, снегопадами, одиночеством. Таким одиночеством, которого он ещё никогда не испытывал и к которому не так-то легко было привыкнуть.
Всё это он описал в своём «Зимнем вечере», каждая строка которого в полной мере выстрадана и прочувствована.
Бури мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна, и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка,
Бедной юности моей,
Выпьем с горя: где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Зима 1824/25 года выдалась не холодная, но снежная, ветреная, вьюжная. Казалось, сама природа сделала всё, чтобы отгородить Михайловское от белого света; засыпала по крыши снегом, замела к нему дороги, окутала озёра, Сороть и поля за нею рыхлой белой пеленой, которой не было ни конца, ни края.
Единственно, что связывало Пушкина с Петербургом, Москвой, друзьями, были присылаемые по почте и с оказиями газеты, журналы, письма. Писем он и получил и сам писал немало. На годы Михайловской ссылки падает значительная часть всей сохранившейся переписки Пушкина.
Кроме брата, Жуковского, Вяземского, Плетнёва, Дельвига, Пущина, Кюхельбекера, он весьма активно переписывался с Александром Бестужевым и Рылеевым, его корреспондентами были Е. А. Баратынский, Н. И. Гнедич, H. Н. Раевский, издатель журнала «Московский телеграф» Н. А. Полевой, поэт В. И. Туманский, поэт H. М. Языков, литератор П. А. Катенин, А. Н. Вульф, А. П. Керн, В. Ф. Вяземская…
Круг вопросов, которые Пушкин обсуждал в своей переписке, был широк и разнообразен. Здесь мировая политика, события русской жизни и литературы, отзывы о писателях и их произведениях, собственные планы и замыслы, литературная полемика, вопросы о друзьях и знакомых, о литературных новинках, просьбы о присылке книг и журналов и т. д., и т. п. То острая увлекательная беседа, то спор, то маленькие рецензии, то дружеское послание, то любовное признание. И блестящее остроумие, и весёлая или едкая ирония. И человеческий документ, и создание писателя.
О своих переживаниях и настроениях Пушкин, как правило, писал скупо, сдержанно, далеко не всем — избранным. «Всё, что напоминает мне море, наводит на меня грусть — журчанье ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова — думаю, что голубое небо заставило бы меня плакать от бешенства»,— признавался он в письме Вере Фёдоровне Вяземской в Одессу. Здесь и горечь изгнания, и тоска по югу, по Воронцовой, чувство к которой ещё владело им.
Графиню Воронцову обычно называют среди деятельных корреспондентов поэта. С её именем связывают стихотворение «Сожжённое письмо» — один из первых шедевров любовной лирики, созданных Пушкиным в Михайловском. Утверждают, что графиня отвечала взаимностью влюблённому поэту, мало того — была его любовницей, матерью его ребёнка. Известный учёный-пушкинист Т. Г. Цявловская в пространной статье «Храни меня, мой талисман…», подробно прослеживая развитие влюблённости Пушкина в Е. К. Воронцову, пишет, что «она увлеклась вспыхнувшим в поэте страстным чувством» и вступила с ним в интимные отношения, серьёзно говорит о встречах влюблённых в «пещере», куда графиня являлась на тайные свидания, упорно доказывает, что дочь Воронцовой София — дочь Пушкина; при этом все аргументы — произвольное толкование шифрованных записей Пушкина и свидетельств современников, предположения и интуитивные догадки, ни одного факта [111] Цявловская Т. Г. «Храни меня, мой талисман…» — В кн.: Прометей, т. 10, 1975, с. 12—84.
. Используется даже ссылка на явно анекдотический рассказ, записанный много лет спустя П. И. Бартеневым якобы от В. Ф. Вяземской, но никогда им самим не публиковавшийся, о «скандальном происшествии» в спальне Воронцовой: «Против ожидания она вернулась к себе не одна, а с мужем. Пушкин, которому назначено было прийти, успел залезть под диван. Чтобы она знала о его присутствии, он из-под дивана, незаметно для мужа, потянул её за ногу» [112] Цявловский М. А. Из записей П. И. Бартенева (О Пушкине и гр. Е. К. Воронцовой). — Известия АН СССР, серия литературы и языка. 1963, вып. 3, т. XXVIII, с. 267. (Ср.: Гершензон М. О. А. Пушкин и гр. Е. К. Воронцова.— В кн.: Мудрость Пушкина. М., 1919, с. 185—205, а также: П. В. и В. А. Нащокины. Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым.— В кн.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. с. 189.)
. Ну разве это не типичный пушкинский анекдот, стандартный водевильный трюк? А выдаётся за факт «большого биографического значения». Или рассказывала не Вяземская, или рассказывала именно как анекдот. Столь же «доказательны» ссылки на туманные замечания П. А. Плетнёва или циничные реплики С. А. Соболевского. Такое толкование «романа» Пушкина с Воронцовой — не более чем одна из легенд, во множестве складывавшихся вокруг имени поэта ещё при его жизни.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу