Для полной ясности напомню о путях и временах. Как выше я сказал, хождение происходило в 1466–1472 годах. В Иране, куда он добрался Каспием, Афанасий прожил около года. Аравийским морем доплыл до Индии в 1469 году. В «стране чудес» был около трех лет.
Как жемчужное ожерелье, развертывает соотечественник перед нашим взором пышные картины жизни Индии, вчера еще сказочной, а ныне в разнообразнейших красках представшей перед глазами. Все непривычно пришельцу. Зима у них стоит с Троицына дня. В пору воды и грязи сеют пшеницу, другое зерно и все съестное. Вино же держат в огромных кокосовых орехах, варят брагу, кушанья с маисом и сахаром… Зорко осматривает Афанасий всю панораму жизни, замечая социальное и национальное неравенство: «В Индейской земле княжат все хоросанцы, и бояре все хоросанцы, а гундустанцы все пешеходы, а ходят борзо, а все нагы да босы, да щит в руке, а в другой меч, и иные слуги с великими с прямыми лукы да стрелами.
А бой их все слоны, да пеших пускают наперед, хоросанцы на конях да в доспехах — и кони, и сами». Рисуется сцена, достойная сказочных историй об Индии богатой, читанных в теперь немыслимо далекой Твери: слонам вяжут «к рылу да зубам» великие мечи кованые во много пудов, облачают их в булатные доспехи, а на спинах — «городки», в которых сидят по двенадцать человек — все с пушками и стрелами.
Средневековье в Индии, как и у нас, включало в себя, в бытовой обиход легенды, входившие в реальную жизнь, как явление действительности. Рассказав о базаре, на который (в пору русского Покрова) съезжается «вся страна Индейская торговати», Никитин сообщает, что есть в этой поразительной земле птица гукук — летает она ночью, кличет «гукук» — на которую хоромину она сядет, тут человек умирает; кто же захочет ее убить, того она обдает изо рта огнем. Есть в записках вставная новелла об обезьянах, ходящих ратью на людей, бьющих челом на обидчиков обезьянскому князю… Речь идет о древнеиндийском эпосе, связанном с именем Рамаяны, легендарного предводителя войска обезьян и медведей, «обезьянского царя»; в Индии обезьяна была священным животным, которому посвящались храмы, а местные жители, задабривая божество, приносили всевозможные лакомства, в том числе вареный рис и сладкие плоды. Таково первое известие в русской литературе о великой эпической поэме Индии. Сюжеты «Рамаяны» веками на Востоке использовались народным театром. Не все в произведении открывается сразу и вдруг. Никитин, например, рассказывал о том, что людям вредят «обезьяны и мамоны». Кто такие «мамоны»? Путем сложных сопоставлений турецкого и болгарского языков удалось выяснить, что мамоны — это мифические крупные обезьяны, обладающие нечистой, дьявольской силой.
Есть в «Хождении» страницы, заставляющие опять-таки вспомнить и «Сказание об Индийском царстве», где говорится о том, как царь идет на войну и пред ним несут драгоценности и блюдо с землей (своего рода аллегория на тему — все мы из земли и в землю уйдем), с ним несметное воинство конников и пеших, не считая тех, кто везет за ними пищу. Афанасий Никитин подробно живописует воинов, с которыми выходят визири, показывая пышность, богатство и блеск церемоний и потех. Многое напоминает также былину о Дюке Степановиче. В районе Онеги в нашем веке была записана былина, в которой восхищенно говорится о богатстве матери Дюка-богатыря:
А выходит дюкова матушка,
А вить вся обсажена вить да в золоти,
А вить вся обсажена да в серебри…
Двор султанов, по описанию Никитина, куда не пускают иностранцев, выглядит так: «А двор же его чуден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чудно».
Так развертывается перед восхищенными глазами индийская «Шехерезада». Тверской торговый гость нисколько не напоминал Марко Поло, совершившего путешествие из Венеции в Пекин, и других любителей чудес и причуд Востока. В никитинском повествовании существует глубокое внутреннее течение, связанное с размышлениями о жизни, правде и вере. Один из самых драматичных эпизодов путешествия волжанина связан с правителем, пытавшимся заставить чужестранца принять чужую веру, грозя отнять единственное богатство Никитина — коня. Беда — на счастье! — миновала тверитянина, и это было воспринято, как «господарево чудо на Спасов день!». Горестно восклицает исстрадавшийся Афанасий: «Братья русские христиане, кто хочет пойти в Индейскую землю, и ты остави веру свою на Руси…» Так в русскую литературу был введен мотив веротерпимости и свободы совести.
Читать дальше