Леонид Млечин - До и после смерти Сталина

«Я приписывал себе бескорыстную самоотверженность. А между тем был — вполне подготовленный палач. И попади я в училище НКВД при Ежове — может быть, у Берии я вырос бы как раз на месте? Перед ямой, в которую мы уже собрались толкать наших обидчиков, мы останавливаемся, оторопев: да ведь это только сложилось так, что палачами были не мы, а они. А кликнул бы Малюта Скуратов нас — пожалуй, и мы б не сплошали!»

В страхе или за деньги, квартиру, а то и просто в надежде на благосклонность начальства доносили на родных, соседей и сослуживцев. От добровольцев отбоя не было. Тоталитарное государство не только уничтожало, но и развращало. Страна еще в 30-е годы поделилась на тех, кто сидел, и на тех, кто сажал. Немалому числу людей служба в ГУЛАГе и на Лубянке создавала привилегированный образ жизни. В этой системе служил примерно миллион человек, вместе с семьями это несколько миллионов. На несколько заключенных — конвоир, на несколько десятков — уже подразделение охраны, а еще надзиратели, лагерное начальство, оперативно-чекистская часть, центральный аппарат Главного управления лагерей, ГУЛАГа. А если еще учесть огромный партийный и государственный аппарат, и их семьи, которые тоже жили неплохо, пока другие сидели?

В начале ноября 1952 года вождь устроил разгон своим чекистам. Вызвал Игнатьева, Гоглидзе, Рясного (генерал-лейтенант Василий Степанович Рясной — еще один замминистра госбезопасности) и Рюмина. В крайне раздраженном состоянии выговаривал им за то, что медленно идет следствие по делу врачей Лечсанупра:

— Следователи работают без души. Неумело используют противоречия и оговорки арестованных для их разоблачения. Неумело ставят вопросы. Не цепляются, как крючки, за каждую, даже мелкую возможность, чтобы поймать, взять в свои руки арестованного. Среди чекистов много карьеристов, шкурников, бездельников, ставящих личное благополучие выше государственных интересов.

«Сталин, — вспоминал Гоглидзе, — считал, что благодаря политической беспечности, близорукости и благодушию работников МГБ, граничащих с преступлением, не была своевременно разоблачена террористическая группа в Лечсанупре Кремля.

Когда Игнатьев слег, 20 ноября Сталин вызвал к себе Гоглидзе, Огольцова и Питовранова. На сей раз обрушился на них за то, что они отказались от применения против врагов за границей диверсий и террора:

— Прикрываясь гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсий и террора против классовых врагов, вы скатились с позиции революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма.

Сталин в тот же день назначил Гоглидзе первым заместителем министра и поручил ему руководить следствием по особо важным делам. Гоглидзе занимался арестами и допросами чекистов, вышедших из доверия, и врачами — убийцами. Он докладывал Сталину почти ежедневно.

На заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года вождь вновь завел речь о «неблагополучии» в ведомстве госбезопасности: «лень и разложение глубоко коснулись МГБ», у чекистов «притупилась бдительность». Требовал полностью перекроить аппарат.

«Обсуждение проекта реорганизации МГБ, — вспоминал Гоглидзе, — проходило в крайне острой, накаленной обстановке. На нас обрушились обвинения, носящие политический характер». Вождь не стеснялся в выражениях, обещал провести «всенародную чистку чекистов от вельмож, бездельников и перерожденцев».

Сталин выговаривал руководителям МГБ за то, что у них нет революционных следователей, что следователи — бонзы, паразиты, меньшевики, не проявляют никакого старания, довольствуются только признаниями арестованных…

Гоглидзе согласился с вождем, что чекистский аппарат работает из рук вон плохо:

«До сих пор ни агентурным, ни следственным путем не вскрыто, чья злодейская рука направляла террористическую деятельность арестованных врачей Егорова, Виноградова и других».

4 декабря Сталин подписал разгромное постановление ЦК «О положении в МГБ и о вредительстве в лечебном деле», где говорилось, что многие работники госбезопасности «поражены идиотской болезнью благодушия и беспечности, проявили политическую близорукость перед лицом вредительской и шпионско-диверсионной работы врагов».

Вождь почти ежедневно интересовался ходом следствия по делу врачей.

Гоглидзе:

«Разговаривал товарищ Сталин, как правило, с большим раздражением, бранил, угрожал, требовал арестованных бить: «Бить, бить, смертным боем бить».