Юлиан Кулаковский - Прошлое Тавриды

Но прекращение установившихся и действующих в течение нескольких столетий торговых сношений с культурным миром, осуществлявшееся через Ольвию, тяжко отозвалось на скифах, и они сами стали стараться о восстановлении древнего культурного центра. Бежавшие в Херсонес и другие города Крыма Ольвиополиты, по их вызову, вернулись в разрушенный город и отстроили его вновь. Следы погрома сказывались даже полтораста лет спустя. Ритор Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в конце I в. по Р.Х., сообщает, что город в то время занимал лишь часть своей прежней территории, обстроен был очень бедно и укрывался за жалкой стеной. Вдали виднелись пострадавшие от Гетов старые башни, служившие охраной города в лучшие времена; везде были видны полуразрушенные памятники, побитые статуи, воздвигнутые в пору силы и славы города. Население нового города было греческое, но оно сильно перемешалось со Скифами; варварские имена чередовались с греческими в отдельных семействах. В одежде и складе жизни было также много скифского; это не препятствовало, однако, ольвиополитам быть Эллинами по духу, и Дион сохранил свидетельство о том, как высоко стоял у них Гомер, выразитель эллинского сознания за все века самобытности греческого племени. [4]

Существовал один частный повод особенного уважения к Гомеру. Греческая легенда поместила героя Ахилла в его загробном существовании в соседство Ольвии: против устья Дуная на острове, который ныне называется Змеиным, а в древности носил имя “Левка”, т.е. белый, был храм Ахилла “Понтарха”, т.е. властителя моря. В эти далекие от Трои места унесла Фетида своего сына с костра, на котором он должен был быть предан огню после смерти, причиненной ему стрелою Париса. Ахилл обитал в этом храме в живом своем образе и властвовал над морем. К острову приставали моряки во время плавания и приносили ему обетные дары. Широкая песчаная коса близ устья Днепра, ныне Тендра, носила имя “Ахиллова ристалища”. В Ольвии также высился храм Ахилла наряду с храмом Зевса. Он был туземным героем для ольвиополитов, и ученый Дион был поражен тем живым знанием поэм певца Ахилла, Гомера, какое он встретил в Ольвии.

Одновременно с тем, как Херсонес и Боспор вошли в кругозор римской политики, вошла в него и Ольвия, к которой Рим приблизился и на сухопутье. Цезарь мечтал сделать границей Империи нижний Дунай. Августу это удалось осуществить, и целый ряд сильных крепостей протянулся по Дунаю до самого устья. Северная часть Балканского полуострова составила новую провинцию (Moesia), состоявшую под начальством особого наместника. В состав ее вошли греческие города побережья от устья Дуная, сохранив свое самоуправление и независимость в делах внутреннего распорядка. Они продолжали по-прежнему чеканить свою монету. В один из таких городов, Томы (н. Кюстендже), сослан был Августом поэт Овидий, томившийся здесь до самой своей смерти. В своих слезных посланиях с Понта он оставил нам живые описания окружавшей его природы и тех диких варваров, с которыми он сталкивался. Естественно, что и близкие к римским границам ольвиополиты искали высокого покровительства властителей мира, римских императоров, тем более что они состояли в живых торговых сношениях с соседними греческими городами, оказавшимися в пределах провинции. На одной дошедшей до нас надписи помянуто, что ольвийский гражданин Абаб, сын Каллисфена, «первенствовавший не только в отечестве, но и во всем понтийском народе, и пробившийся до известности Августам», посвятил императорам Августу и Тиберию сооруженный им портик [5]. Римская власть все более и более близилась к Ольвии. Лежавшая на днестровском лимане Тира, как известно из более поздних надписей. Вела свое счисление по особой эре, начинавшейся с 56 или 57 года. Более чем вероятно, что то была эпоха, когда Рим утвердил непосредственно свою власть в Тире.

В конце царствования Нерона разыгрались в придунайских степях события, которые не могли не отразиться на Ольвии. К сожалению, они нам слишком мало известны, и упоминание о них сохранилось только в эпитафии одного высокого сановника времен Нерона, Плавция Сильвана [6]. В числе его заслуг помянуты в эпитафии его дела за время наместничества в Мэзии. Среди варварских народов на севере от нижнего Дуная произошли какие-то волнения и войны, угрожавшие, по-видимому, безопасности границ империи, а также городу Херсонесу. Плавций перешел Дунай и властно вмешался в дела варваров. Он отогнал «Скифов» от Херсонеса, который был в осаде, расширил границы империи, преселил множество варваров за Дунай, отведя им земли для мирного земледельческого труда, и установил прямые торговые сношения между Херсонесом и Римом: впервые, как отмечено в эпитафии, в римские государственные запасы хлеба отправлены были большие партии из Херсонеса. – Повествуя о деяниях Плавция Сильвана, его эпитафия не называет Ольвии, но события эти разыгрывались в непосредственной близости к этому городу, и тогда впервые римская военная сила прошла по степям от римских границ до самого юга Крыма. Быть может, та военная эскадра из 40 кораблей и трехтысячный отряд войска, которые находились, по словам Иосифа Флавия, в восточной части Черного моря для охраны римских интересов в последние годы правления Нерона, стояли в связи с военными предприятиями Плавция Сильвана в западной половине припонтийских степей. С этого времени Херсонес находится в зависимости от наместника Нижней Мэзии. О том свидетельствует надпись на пьедестале статуи, воздвигнутой в честь Секта Веттулена Цереалиса, состоявшего наместником этой провинции при имп. Веспасиане [7]. Такой же памятник сохранился и от 92 г. Он был сооружен в честь наместника Секста Октавия Фронтона [8]. При Веспасиане находился, по-видимому, некоторое время в Херсонесе отряд римской армии. По всему вероятию, о нем именно свидетельствуют найденные в недавнее время в местности нынешнего Ай-Тодора кирпича с клеймами матросов эскадры Равеннского флота.