А Артёмов - Освободительное движение времён войны

ЗАРЯД НЕНАВИСТИ

Огромный заряд ненависти и гнева наполнял души двухсотмиллионного народа, по это были миллионы индивидов, в лучшем случае мелких групп, которые не находили путей к разрушению отработанной адской машины всеобщего угнетения и истребления. Выступления одиночек ни к чему не вели. Заговоры раскрывались — не то действительные, не то самой властью сфабрикованные.

Но люди не могли не думать, что же делать, как избавиться от цепей укоренившегося режима? Как-то в беседе трёх друзей-студентов перебрали всё и пришли к двум выводам: в личном плане надо стремиться к достижениям в науке, искусстве, спорте, чтобы попасть за границу и там остаться, а в общем — надо ждать войны, которую сама власть считает неизбежной.

Наиболее вероятным противником, вслед за официальной пропагандой, до 1939 г. считали Гитлера. Интеллигенцию это смущало. Народ — нет: пропаганде не верили, а, узнав, что Гитлер австрийским крестьянам разрешил держать не больше пяти коров, ухмылялись: нам бы по пять коров!

ДВЕ СТАДИИ

Итак, в отношении Германии у интеллигенции (будущие командиры) существовали сомнения, а больше неприятие; в народной массе (будущие красноармейцы) этого не наблюдалось.

В первой стадии войны (1939–1941) победы тоталитарного блока интеллигенцию сильно расстроили, но политико-психологическая ориентировка стала яснее: блок противостоит демократиям, и в случае нашего участия в боях надо переходить на их сторону. Во второй стадии возникало трагическое раздвоение: быть оборонцем значило не только защищать режим, но и содействовать его укреплению, распространению на другие страны и на весь мир, как учила коммунистическая политграмота; быть пораженцем претило душе как нечто позорное, к тому же это значило рисковать судьбами страны и народа перед чужеземной силой. Коллаборация демократий со Сталиным ещё больше осложнила положение. У народной массы дело обстояло просто: "против кого?" — "против своих угнетателей!", а с кем — это было второстепенным, да и не верилось казённой пропаганде. Защищать колхозы, лагеря? Сталина, Берию, местное "начальство"? Со злорадством наблюдали бегство "своры псов и палачей", вчера ещё всесильных и безжалостных.

"НА СТАЛИНА!"

На фронте воочию обнаружилось нежелание армейской массы сражаться "За Родину, за Сталина!". Бойцы дрались неохотно, команды выполнялись вяло, при первой возможности люди разбредались. Заградительные отряды ловили и расстреливали одиночек, а от вооружённых групп сами бежали. На инструктаже начальство предупреждало, что диверсанты, переодетые в красноармейскую форму, стреляли в спину командирам, но командиры хорошо ЗНАЛИ, что это вовсе не немцы. Немецким нашествием было трудно запугать бойцов, мобилизованных колхозников; у них было свое суждение: "хуже не будет!", потому что "хуже быть не может". Были, конечно, примеры фанатического героизма, но и у ложных кумиров есть поклонники, и не всякое жертвоприношение свидетельствует об истинности божества.

Мы стояли перед выбором. А что такое настоящий выбор? Каково выбирать между решениями, полными риска в исторической перспективе? Ошибаются люди, коллективы, целые народы.

Непосредственные наблюдения под Смоленском, под Москвой, под Ленинградом, в Прибалтике подтверждали одно и то же: народ жаждет устранения существующего режима любой ценой. В Прибалтике добавочно горела ненависть к нам, как к оккупантам. При окружениях немцами наших разрозненных групп в критический момент достаточно было одному обратиться с вопросом "Что, ребята, будем умирать за колхозы?", как все бросали оружие и уходили в плен.

ИСТРЕБЛЕНИЕ "СЛАВЯН"

В плену летом 1941 г. люди сначала были настроены оптимистично и давали сталинскому режиму "полгода" (так же считали тогда и советские генералы, с которыми мне потам довелось беседовать). Да и в Москве в октябре в мусор выкидывали портреты Сталина безбоязненно: люди были уверены, что власти бегут безвозвратно. В плену, как и в оккупированных областях, ждали "русского правительства" и "русской армии", надо было лишь переждать понятные технические задержки (покорение России немцами было очевидным абсурдом). В то же время, по немецким данным, от 800 тысяч до миллиона красноармейцев просто пошли добровольцами в немецкую армию (не всегда даже в виде особых подразделений); немецкая армия воспринималась ими как освободительная. Тем временем в лагерях военнопленных люди массами стали вымирать от голода. По данным немецкой военной статистики, общее число советских военнопленных за время войны составило 5,24 миллиона человек, из них 3,8 миллиона "в первые месяцы, то есть в 1941 г., а погибло в плену 2,1 миллиона (тоже главным образом зимой 1941–1942 гг.). Правда, даже самые критические исследователи признают технические и экономические трудности в прокормлении такого количества людей при создавшихся условиях, но главное было не в этом, а в общей политике. Гитлера. Многие из военного командования у немцев всячески старались добиться нормального человеческого отношения к пленным и даже формирования из них антикоммунистических вооруженных сил. Гитлер держался категорических решений: физическое истребление "славян", изгнание их за Урал, закрепощение в качестве рабочей силы для немецких имений на "восточноевропейской территории".