Петр Балаев - Пролетарии всех стран соединяйтесь! Сборник статей 2016-2019

Само обвинение профессору Вангенгейму — ерунда. Интереснее, как это обвинение развалила реабилитационная комиссия в 1956 году. Из книги о профессоре:

«Допрошенный 1 февраля 1956 года Крамалей показал, что на следствии он оговорил себя, Вангенгейма, Назарова и Лори-Меликова по принуждению следователя…».

Я с этой прекрасной картины плачу навзрыд. Сидят в кабинете товарищи в кителях с погонами прокуроров, вызывают пострадавшего от сталинских сатрапов метеоролога Крамалея:

— Гражданин Крамалей, выполняя решения 20-го съезда КПСС, осудившего Сталина, как кровавого тирана, из-за которого пострадали невинные метеорологи, мы задаем вам вопрос: Вы пострадали за дело или от кровавого Сталина и его чекистов-садистов?..

Уверен, что если бы от кровавого Сталина еще пострадали невинные сексуальные маньяки и форточники-медвежатники, то их бы такие комиссии по пересмотру дел всех реабилитировали бы поголовно.

Но ладно, зато Военной Коллегией Верховного Суда СССР А. Вангенгейм 23 июня 1956 года был реабилитирован посмертно, эта коллегия отменила приговор Коллегии ОГПУ от 1934 года и жена профессора получила извещение, что ее муж, осужденный на 10 лет, умер в заключении в 1942 году. Военная Коллегия отменила только решение Коллегии ОГПУ и профессор оказался реабилитированным. Понимаете, что это значит? Нет? Подсказать? Это значит, что никаких других приговоров никаких других судебных или несудебных органов в отношении Вангенгейма в 1956 году не существовало. Военная Коллегия отменила только одно решение Коллегии ОГПУ и покойный профессор стал чист, как младенец. Запомните это.

А пока мы посмотрим, как страдало туловище с профессорской головой на Соловках. Это нечто невероятное из области страданий. Запредельное.

Чем больше разбираешься с эпохой Сталина, тем больше начинаешь теряться в том сюрреалистическом, с позиции наших дней, времени. Знаменитый приказ №227 1942 года. Читаю текст этого приказа и не могу осознать, почему его обсуждали в частях воюющей Красной Армии, почему его так воспринимали наши бойцы и командиры, как суровую, но необходимую меру, почему историки также его трактуют, как суровую, но необходимую меру.

Ведь в этом приказе нет ничего «сурового и необходимого», кроме того, что приказы военные должны исполнять, тем более на войне. А если на войне приказы не исполняются, то за это нужно наказывать. Нет, сурово, конечно. А чего народ вдруг удивился такому приказу, как №227? До него, выходит, можно было в обороне стоять, пока не наскучит сидеть в окопах? А если немцы вдруг появятся на горизонте, то можно было врагу показать мужественную спину и убежать, сверкая жопой в галифе? И ничего за это не было? Вроде в приказе Сталина обычные на войне обычные меры, обычные для любой армии мира, но у нас — ойойойо! Как сурово!!!!

Конечно, сурово. Если в страшно-ужасной Соловецкой тюрьме особого назначения (СТОН. СТОН — одна аббревиатура до мурашек по коже) заключенные в свободное от чтения газет время гуляют по лесу, собирая грибы и ягоды…

Тюрьма! Берешь лукошко и идешь в ближайший лесок собирать грибы и ягоды. Грибы в своей камере потом на печке жаришь с картошкой, а из ягод варишь кисель.

Я что-то сочиняю? Нет, это не я, это сам профессор Вангенгейм писал в письмах своей жене из страшного узилища.

Эпистолярное наследие, предоставленное «Мемориалу» дочерью профессора Вангенгейма, весьма внушительное — 138 писем. 25 писем еще считаются недошедшими до адресата, жены профессора.

Первое датировано 11 мая 1934 года:

«…Пусть из нашей дочери выработается такой же самоотверженный работник, какими были мы с тобой. Передай ей мой энтузиазм. Ей придется ведь работать еще в более интересное время. Помни, что главное — в бодрости. Она поможет преодолеть тяжесть разлуки, а что касается дела, то и на Соловках можно строить социализм, время и силы будут использованы. Я, между прочим, продумал несколько книжек по физике для юношества с мыслью, что мы их проработаем вместе и издадим».

Меня насторожил не сам текст письма. Дата. Профессора осудила коллегия ОГПУ 20 января 1934 года. А почему он в лагере (письмо из Белбалтлага) оказался только в мае? Или ему с января до мая была запрещена переписка? Дело в том, что приговор несудебного органа, каковым являлась коллегия ОГПУ, не предусматривает вступление в силу до окончания процедуры апелляции, он вступает в силу немедленно после вынесения решения по делу. 20 января приговор вынесен, после этому профессору в СИЗО делать было нечего, он должен был быть этапирован к месту дальнейшей отсидки, в лагерь. Три с лишним месяца везли его до Белбалтлага?