Евгений Воробьев - Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

Еще в половине десятого вечера 6 ноября Красная площадь оставалась без праздничного наряда и была пуста. Но под стеклянной крышей промерзшего ГУМа, исклеванной осколками зенитных снарядов, работали декораторы и художники, сколачивали рамы к портретам, транспарантам и лозунгам.

Для борьбы с вражескими диверсантами, лазутчиками, снабженными ракетницами, с возможными воздушными десантами и для выполнения особых заданий в тылу противника в Москве была сформирована отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). В первом батальоне — чекисты и работники милиции, во втором — бойцы-интернационалисты, закаленные в боях с фашистами в Испании. В третий и четвертый батальоны зачисляли студентов и преподавателей Центрального института физкультуры. В середине октября ОМСБОН перевели из Мытищ в Москву и расквартировали в здании ГУМа.

В предпраздничную ночь здесь можно было встретить знаменитых спортсменов, мы их неоднократно видели на стадионах. В бригаду вошли наши чемпионы: легкоатлеты братья Серафим и Георгий Знаменские, гребец Александр Долгушин, дискобол Леонид Митропольский, лыжница Любовь Кулакова, боксеры Николай Королев и Сергей Щербаков, штангисты Владимир Крылов и Николай Шагов, конькобежцы Анатолии Капчинский и Константин Кудрявцев, борец Григории Пыльнов и другие.

В Ветошном переулке дежурили пожарные машины. С позднего вечера 21 июля они тушили пожары после бомбардировок. И вот впервые за месяцы воины пожарные выполняли праздничное поручение — они приставили высоченные лестницы к фасадам зданий, смотрящим на площадь, чтобы помочь ее украшению.

На крыши Исторического музея и ГУМа забрались саперы. Только электрикам нечего было делать в ту засекреченную ночь. Площадь оставалась по-прежнему темной. Не развешивать же гирлянды синих лампочек!

Перед утром все заиндевело от тумана; сырой, морозной тяжестью стлался он над землей. Колокольня Ивана Великого и его звонницы не посвечивали золотом. Купола всех соборов также покрыты зеленой краской. Стены Успенского, Благовещенского, Архангельского соборов замазаны черными и зелеными, косыми и изломанными полосами. Окна в храме Василия Блаженного походили на бойницы: в минуты опасности там появятся пулеметы и противотанковые ружья.

Брусчатку площади запорошило снегом, и намалеванный на брусчатке «озелененный» поселок исчез.

Аэростаты заграждения после ночного дежурства в московском небе не опустили, как делали обычно, не отвели на дневной покой, на заправку газом.

Воздушный парад, к которому тоже подготовились, отменен. А на случай нападения врага во время парада на аэродромах Москвы, Подмосковья и в более отдаленных пунктах находилось в состоянии «готовность номер один» несколько сот самолетов.

Да, погода не обманула ожиданий: ее следовало признать как нельзя более подходящей. Именно о такой погоде мечтали устроители и участники парада.

Во все райкомы партии, их было 25, умчались «газики» с нарочными, они развозили пригласительные билеты.

Получив пропуск, я успел прогуляться по Манежной площади, прошел Охотный ряд, дошагал до телеграфа и повернул обратно.

За неделю до парада возле Центрального телеграфа разорвалась тяжелая бомба. У магазина «Диета» тогда стояла длинная очередь, были жертвы. Много стекол вылетело в домах, начинающих улицу, много рам выбито. Ветер трепал в здании телеграфа обрывки маскировочных штор и клочья черной бумаги в оконных проемах. Но в предпраздничные дни успели «офанеровать» зияющие оконные пустоты; листы фанеры были, как желтые бельма. В гостинице «Националь» и в корпусе «А» на четной стороне улицы Горького вставили стекла.

Войска готовы к параду. На улице Горького вдоль тротуара стояли вереницей тяжелые танки КВ. У входа в Театр Ермоловой танкист в кожанке попросил огонька, разговорились. Все пятеро членов его экипажа в Москве впервые. Командир танка молоденький, черноволосый лейтенант Павел Гудзь с Западной Украины, это слышалось в его говоре. Воюет с первых дней, от самой государственной границы. Случай привел его к родному дому, когда бой шел в двух километрах от села Стувченцы. Гудзь показался мне смуглолицым, а может быть, лицо его задымлено. Мы неторопливо беседовали; я не спешил назад в ГУМ, где разгуливал ледяной сквозняк, и уверял лейтенанта, что на улице теплее. Гудзь кивнул — да, в танке тоже морознее…

Не только танкисты экипажа лейтенанта Гудзя, многие участники парада видели сегодня Москву впервые. А многие не увидят Москвы — ни завтра, ни послезавтра, никогда, — не увидят Москвы потому, что умрут за нее, ради того, чтобы по-прежнему во всех уголках земли трудящиеся с верой не только в наше, но и в свое собственное будущее на всех языках мира произносили слово «Москва».