Светлана Мрочковская-Балашова - Она друг Пушкина была. Часть 2

С лёгкой руки Павла Павлищева — племянника Пушкина в литературе бытует мнение о недоброжелательном отношении Долли к Поэту. Но вот одно свидетельство — оно ещё раз подтверждает, как высоко ценила Фикельмон его поэтическое дарование. И будь между ними вражда, Долли с присущей ей деликатностью просто бы избегала говорить о Пушкине.

…Я тебе говорила, что мадам Хитрово с дочерью Долли оказали мне честь, пригласив на литературный вечер. Был разговор только о Пушкине (подч. мною. — С. Б .), о литературе и о новых произведениях. (Письмо С. А. Бобринской мужу от 10 октября 1831) [4] Востокова Н. Б. Пушкин по архиву Бобринских. «Прометей», № 10. М., Молодая гвардия, 1975. С. 266. .

Эти два примечательных салона — графини Фикельмон и её матери Е. М. Хитрово, по мнению современников, сыграли историческую роль в развитии русской литературы и, смело можно утверждать, — оказали влияние на формирование политической мысли всех тех, кто имел счастье их посещать — Пушкина, Вяземского, Козлова, Катенина, братьев Виельгорских, А. И. Тургенева и ещё многих других — образованных молодых людей из светского общества.

Князь П. А. Вяземский, завсегдатай этих собраний, блестяще описал царившую там атмосферу:

Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух родственных салонах. Не нужно было читать газеты, как у афинян, которые также не нуждались в газетах, а жили, учились, мудрствовали и умственно наслаждались в портиках и на площадях. Так и в этих двух салонах можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентарной речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение и текущих событий; была и передовая статья с суждениями своими, а иногда и осуждениями, был и лёгкий фельетон, нравоописательный и живописный. А что всего лучше, эта всемирная, изустная, разговорная газета издавалась по направлению и под редакцией двух любезных и милых женщин. Подобных издателей не скоро найдёшь! А какая была непринуждённость, терпимость, вежливая и себя уважающая свобода в этих разнообразных и разноречивых разговорах. Даже при выражении спорных мнений не было слишком кипучих прений; это был мирный обмен мыслей, воззрений, оценок — система свободной торговли, приложенная к разговору. Не то что в других обществах, в которых задирчиво и стеснительно господствует запретительная система: прежде чем выпустить свой товар, свою мысль, справляться с тарифом; везде заставы и таможни [5] Вяземский П. А. Старая записная книжка. Впервые напечатана в журнале «Русский архив», 1877, кн. I, № 4, с. 513—514. .

Но вернёмся к самому дневнику. Можно лишь сожалеть, что отрывки из записок Фикельмон о Поэте цитируются в трудах пушкинистов в отрыве от их контекста. Контекста, который воспроизводит атмосферу мастерской, где плелись адские козни, — фон трагедии Поэта. Ценность записей и в ином — в параллелях с дневником Пушкина. Внимание обоих часто привлекали одни и те же события в жизни общества, страны, в политике. И это особенно интересно для исследователей эпохи.

Поэт и Долли… Бесспорно, они были хорошими друзьями. Пушкин ценил её ум, образованность, непринуждённое очарование, естественную простоту, вежливую и уважающую толерантность. Фикельмон — талант, остроумие, широту взглядов, блестящего собеседника. Миф об их романе окончательно развеется, когда целиком будет опубликован её дневник.

Петербург ликовал — пала Варшава. Царь ознаменовал победу над польскими повстанцами грандиозным парадом гвардии на Марсовое поле. Присутствовал весь двор, дипломаты, знатные иностранцы в столице, сановные чиновники, жандармы, князья из инородцев. Удостоился ли этой чести Пушкин, нам неизвестно. Скорее всего нет — лето он провёл с молодой женой в Царском Селе. В столицу вернулся во второй половине октября. Тогда он ещё не был придворным, которому по должности надлежало присутствовать на официальных торжествах, — камер-юнкерство было пожаловано ему в виде «новогоднего подарка» к 1834 году. В записях его дневника о польских событиях, о параде ни слова. Столь великолепное зрелище вряд ли бы прошло мимо внимания Поэта. О событии рассказывает его свидетель Долли Фикельмон.