Яков Гордин - Мятеж реформаторов - 14 декабря 1825 года

Николай Павлович, даже если забыть, что он был кандидатом на престол, в любом случае оставался великим князем — и в этом качестве обладал в отсутствие императора немалым влиянием. Сам он, разумеется, не должен был производить аресты — для этого были соответствующие лица. Первым делом Николай призвал генерал-губернатора Милорадовича, в руках которого была полиция, и начальника почтовой части князя Голицына, который контролировал связь столицы с империей. Оба они прочитали бумаги Дибича. Это был подробный свод тех сведений о тайных обществах, которые доставлены были Шервудом, Виттом и — уже после смерти Александра — капитаном Вятского полка, доверенным человеком Пестеля — Майбородой.

«Подобное извещение, в столь затруднительное и важное время, требовало величайшего внимания, и решено было узнать, кто из поименованных лиц в Петербурге, и не медля их арестовать… Из петербургских заговорщиков по справке никого не оказалось налицо: все были в отпуску…»

Тут Николай сознательно обманывал будущих читателей, и в том числе историков. Ибо в письме Дибича названы были «из числа деятельнейших членов» тайного общества «гвардейского генерального штаба капитан Муравьев, гвардейский офицер Бестужев, служивший прежде во флоте, некто Рылеев (вероятно, секундант покойного поручика Чернова на дуэли с флигель-адъютантом Новосильцевым)…» Отыскать в Петербурге Рылеева было крайне просто — издатель «Полярной звезды» и знаменитый поэт был прекрасно известен графу Милорадовичу. Установить, какой Бестужев перешел из флота в гвардию, тоже можно было в весьма короткий срок, — это был Михаил Бестужев. Хотя, скорее всего, доносчики, получившие сведения о Северном обществе из вторых рук, имели в виду лейб-драгуна Александра Бестужева вместе с его братом, моряком Николаем Бестужевым.

Этот кусок воспоминаний есть прекрасный образец волевого моделирования события задним числом. Николай сознательно упрощает происходившее, чтобы — опять-таки в целях самооправдания — представить его неожиданным, мгновенным, как с неба свалившимся.

На самом деле было по-другому.

Николай узнал о существовании заговора не утром 12-го, а после обеда 10 декабря.

12 декабря в письме Дибичу, в ответ на его депешу, Николай писал: «Третьего дня видел в первый раз (в первый раз во время междуцарствия, разумеется. — Я. Г.) графа Аракчеева. Он мне в разговоре упомянул об этом деле, не зная, на чем оно остановилось, и говоря мне про оное, потому что полагает его весьма важным». (Встреча с Аракчеевым зафиксирована в дневнике). Таким образом, Аракчеев, который был давно уже осведомлен о содержании доносов, полученных Александром, сообщил Николаю о заговоре.

Стало быть, во-первых, Николай уже 10-го числа узнал, какую пороховую бочку ему оставил один брат и усиленно уступает другой. Во-вторых, известия Дибича не были для него неожиданностью. Они только конкретизировали рассказ Аракчеева.

Более того, Николай немедленно, 10 декабря, сообщил новость Милорадовичу, который на следующий день, 11 декабря, попытался увидеть Аракчеева. Тот его не принял (!). Но у генерал-губернатора было время обдумать происходящее и соответствующим образом ориентировать тайную полицию.

Вообще письмо Николая к Дибичу, написанное немедленно после беседы с Милорадовичем и Голицыным, существенно корректирует воспоминания и по деталям. Выясняется, что кроме двух этих лиц великий князь известил и Бенкендорфа. Но из письма этого ясно еще, что Николай вовсе не был столь беспомощен, как он хочет это в воспоминаниях представить: «Я еще не государь ваш, но должен поступать уже как государь…» Ясна из письма и его несомненная решимость ликвидировать опасность в Петербурге, Не дав ей реализоваться. «Обязанность моя — не теряя ни минуты, приступить к делу, до общего блага касающемуся, а потому и приступлю к назначению мер, мною принятых». И далее: «Получив ваши бумаги, я тотчас уведомил графа Милорадовича и условился с ним и Голицыным обратить непременно бдительное внимание на некоторых лиц, здесь находящихся». Таким образом, не все заговорщики отсутствовали.

А. А. Аракчеев. Гравюра с оригинала Д. Доу. 1820-е гг.

Совершенно ясно, что, уже ощущая себя главой государства, Николай полон был решимости действовать. Но решимость эта была нейтрализована тем, кому отданы были недвусмысленные приказания, — Милорадовичем.