Яков Гордин - Мятеж реформаторов - 14 декабря 1825 года

Военному министру Татищеву не было надобности обманывать командующего 2-й армией фельдмаршала Витгенштейна. Он искренне считал, что точно изображает важнейшие события дня. И в самом деле — перед нами довольно подробное и фактологически точное описание происходящего. Между тем это описание — не более чем мертвая плоская фотография живых событий, которая, давая застывшую картину, не дает ничего для понимания исторической и человеческой подоплеки катастрофы 14 декабря.

Разве можно, прочитав этот документ, понять, что за словами: «Тогда послано от его величества повеление прибыть… лейб-гвардии Саперному баталиону, которому занять Зимний дворец…» — скрывается ситуация, быть может решившая исход восстания?

Разве можно понять, что за словами: «Финляндскому одному баталиону занять Исаакиевский мост…» — стоит опять-таки одна из решающих ситуаций дня, мучительные колебания гвардейского полковника, который мог склонить чашу весов на сторону тайного общества, но не решился действовать, и напротив — высочайшая решимость гвардейского поручика, который сделал чрезвычайно много, но опоздал… При верном взгляде на этот нервный, но вместе с тем холодный и слепой документ раскрывается историческое пространство, полное страстной, драматической жизни, познание которой и есть наша цель.

Но вот зеркало, поднесенное совсем с другой стороны, совсем другим человеком, совсем в других обстоятельствах и с другой целью.

«13 декабря казалось, что все было приготовлено тайным обществом к решительному действию: оно считало на гвардейские полки, в которых было много членов, ручавшихся за успех, как один член Союза, адъютант начальника гвардейской пехоты генерала Бистрома, поручик Ростовцев, не из корыстных видов, а испуганный мыслию о междуусобном кровопролитии, идет во дворец и открывает великому князю Николаю намерения и надежды тайного общества воспрепятствовать его восшествию на трон. Великий князь в ту же ночь созывает во дворец начальников гвардейских полков (в числе их был один член тайного общества, генерал Шипов) и льстивыми убеждениями, обещаниями наград и т. п. преклоняет их на свою сторону: гвардейские генералы спешат в свои полки и еще до рассвета успевают привести их к присяге императору Николаю I, зная, что этим они свяжут совесть своих солдат. Этой счастливой проделкой Николай Павлович удачно избегает опасности, ему угрожавшей.

Тайное общество могло тогда только считать на части лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и на баталион гвардейского морского экипажа, которые твердо решились стоять за права великого князя Константина, полагая, что жизнь его в опасности. Декабря 14-го на рассвете этот малочисленный отряд, над которым приняли начальство военные члены тайного общества, собирается на Сенатской площади в уверенности, что гвардия его поддержит.

Но гвардейские полки, так недавно связанные присягою, данною Николаю I, хотя не с большим усердием, а по приказанию начальников, идут против отряда, собравшегося на Сенатской площади, к которому присоединилась большая толпа народа. Император посылает уговаривать солдат положить оружие. Неустрашимый генерал-губернатор граф Милорадович с тем же намерением скачет к отряду, но в ту же минуту, смертельно раненный пулей, падает. Трепеща от страха, петербургский митрополит Серафим в угождение царю, окруженный своей свитой, подходит к отряду, начинает убеждать солдат, но напрасно теряет слова. Конная гвардия идет в атаку на инсургентов, и они опрокидывают ее батальонным огнем.

Наконец подвозят шесть батарейных орудий (ultima ratio) [2] Последний довод ( лат.). и несколько картечных выстрелов на близком расстоянии расстраивают ряды инсургентов и заставляют их рассеяться. Если б отряд, вышедший на Сенатскую площадь, имел предприимчивого и отважного начальника и вместо того, чтобы оставаться в бездействии на Сенатской площади, он смело повел бы его до прибытия гвардейских полков ко дворцу, то мог бы легко захватить в плен всю императорскую фамилию. А имея в руках таких заложников, окончательная победа могла бы остаться на стороне тайного общества».

Это писал в Сибири декабрист генерал Михаил Александрович Фонвизин, историк и мыслитель, человек высокой честности и любви к истине.

Во время восстания Фонвизин был в Москве и не мог видеть происходившего на Сенатской площади. Но он за годы ссылки слышал подробнейшие рассказы своих товарищей, участников восстания. Работая над «Обозрением проявлений исторической жизни в России», он в описании 14 декабря свел и обобщил эти рассказы участников. Фонвизина мог консультировать его близкий друг — Иван Иванович Пущин, оставивший свои пометки на полях рукописи. А уж Пущин, один из организаторов восстания и участник его от начала до конца, досконально знал всю картину.