Яков Гордин - Мятеж реформаторов - 14 декабря 1825 года

Дело наверняка могло кончиться и каторгой, но Николай не хотел, чтоб среди мятежников, которых представляли кучкой развратных или беспомощных молодых людей, был еще один — кроме Трубецкого — гвардии полковник. Поскольку все действия Тулубьева носили характер нерешительный, двусмысленный, то его просто отправили в отставку…

Но теперь, располагая разнообразными свидетельствами, мы можем представить себе, что же произошло в это время в Финляндском полку.

Около половины первого Розен вернулся в полк с площади. Он застал перед казармами Тулубьева, Окулова, Вяткина и двух своих единомышленников — Насакина 2-го и Бурнашева. Окулов сознательно сместил последовательность событий — Тулубьев в этот момент уже знал о мятеже московцев, но батальон не выводил. Действия батальона зависели от него. Младшие офицеры готовы были его поддержать. Он знал, что мятеж, от участия в котором он вчера отказался, начался, и начался успешно и решительно, убиты и ранены генералы, пытавшиеся противостоять действиям его товарищей по тайному обществу. Полковник Тулубьев не мог не понимать, что у восставших есть шансы на победу. Характер происшествий в Московском полку показал ему, что с противниками восставшие не церемонятся. Известие о рубке в московских казармах вообще было сильным психологическим фактором — оно должно было резко влиять на позиции гвардейских офицеров разных рангов: одних оно оттолкнуло от восставших, других поставило перед возможностью гибели от руки собственных товарищей офицеров или солдат, третьим показало вдохновляющую решимость восставших. У нас мало материала, чтобы анализировать этот важнейший процесс воздействия слухов о кровавой схватке в Московском полку на сознание гвардейских офицеров и генералов, но в случае с Тулубьевым это сыграло несомненную роль…

У нас нет оснований сомневаться в фактической точности показаний Розена. Он сообщил Тулубьеву, с которым имел неоднократные разговоры в предыдущие дни, с которым накануне, очевидно, говорил Рылеев, — этому осведомленному, но колеблющемуся человеку Розен сообщил о том, что московцы стоят на площади, что восстание началось, что «все полки идут к площади и нам должно идти туда же». Разумеется, для Тулубьева, Розена, Насакина, Бурнашева эта фраза имела совершенно определенный смысл — речь шла о движении на помощь московцам. И полковник Тулубьев согласился. Мы не знаем, что именно сказал ему Розен, но изложил он свои новости убедительно. Он помнил просьбу Пущина — «Достань еще помощи».

Полковник Тулубьев согласился выводить батальон, чтобы спешить к Сенату, возле которого стояли только московцы. Нет, стало быть, возможности считать поведение Тулубьева лояльным к Николаю. Он согласился вести батальон туда, где стояли только мятежные роты.

Было начало первого. О приближении к площади преображенцев Розен еще не знал.

А. Е. Розен. Акварель Н. Бестужева. 1832 г.

В неопубликованном деле Тулубьева последующее сформулировано так: «Барон Розен при нем (Тулубьеве. — Я. Г.) велел людям выходить» [25] ЦГАОР, ф. 48, on. 1, ед. хр. 233, л. 1. .

Не Тулубьев выстроил батальон по получении известий от полицмейстера, а Розен с согласия Тулубьева, по приезде с площади — от мятежного каре. «Дьявольская разница», как говорил Пушкин.

Но тут приехали Репин и Рылеев, которые выехали от Сената позже, — они уже знали о ранении Милорадовича.

Первое, что сделал возбужденный Репин, — крикнул Тулубьеву, что убит Милорадович. И это было для полковника чересчур. До этого ему был известен факт выхода полка — «вышел на Исаакиевскую площадь и стреляет». (Причем, «стреляет» явно позднейшего происхождения. До часу дня никто на площади не стрелял.) Он слышал об эксцессах мятежа, но судьба Милорадовича оглушила его.

Маятник пошел назад — Тулубьев приказал распустить батальон.

Мы можем представить себе эту тяжкую сцену — терзающийся сомнениями, теряющий внезапно вспыхнувший энтузиазм Тулубьев, пораженный результатом своих слов Репин, в отчаянии кричащий ему: «Кровь наша, полковник, льется, помогите!» Репин слышит стрельбу на площади — второй час пополудни — и верит, что для Тулубьева кровь московцев — «наша кровь», а чуть поодаль стоит Рылеев и видит, как исчезает надежда на тысячи штыков Финляндского полка…