Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

Сама Мария больше всего боялась, что не сможет достойно встретить смерть. По свидетельствам очевидцев, в те роковые дни ожидания она часами просиживала за тюремным столом. Соорудив из шпилек что-то наподобие виселицы, она подвешивала на волосе человеческую фигурку, слепленную из хлебного мякиша, и долго ее раскачивала, как зачарованная следя за «повешенным».

В народе все более нарастало сочувствие жестоко изувеченной девушке. За состоянием ее здоровья следила вся страна. Рассказы о ней передавались из уст в уста, Мария становилась героиней нового революционного эпоса. Показательна такая народная песня на заунывный мотив:

Царское правительство не решилось казнить юную террористку. Министр внутренних дел Дурново отправил секретную телеграмму-молнию о пересмотре дела. Он полагал и надеялся, что Спиридонова и так умрет от полученных увечий. Смертный-приговор был заменен бессрочной каторгой.

Произошло то же самое, что случилось с легендарной Натальей Климовой, бывшей возлюбленной Соколова-«Медведя». Климова, на редкость красивая девушка, была потомственной дворянкой и дочерью видного земского деятеля, члена Государственного совета и октябриста по партийной принадлежности. Вступив на революционный путь 20-летней курсисткой в 1905 года, она стала одной из наиболее ярких женских фигур максимализма. За участие в организации взрыва дачи П.А. Столыпина на Аптекарском острове, когда сам Столыпин не пострадал, но погибло около ста ни в чем не повинных людей, она была присуждена к смертной казни. Ей, как и Марусе, виселица была заменена ссылкой в каторжные работы. Наталья Климова стала прототипом Натальи Калымовой — главного действующего лица в романе Михаила Осоргина «Сивцев Вражек». О Наталье Климовой написал пронзительный рассказ «Золотая медаль» Варлам Тихонович Шаламов, а в наше время — Григорий Кан в биографическом исследовании «Наталья Климова. Жизнь и борьба».

В петербургском Доме предварительного заключения, еще не зная об изменении приговора, Наталья написала очень сильное и откровенное «Письмо перед казнью». В нем она описала те чувства, которые испытывает приговоренный. Текст письма осенью 1908 года был напечатан в журнале «Образование» и впоследствии стал широко известен за пределами России.

«Тот смутный страх, порою даже ужас, который я испытывала перед смертью, когда она была за сто верст, теперь, когда она за 5 шагов, совершенно исчез… Появилось любопытство к ней и подчас чувство удовлетворения от сознания, что вот скоро… скоро… и я узнаю величайшую тайну. И даже нет сожаления жизни, а между тем, я страшно люблю ее, и только теперь я познала такие ее красоты, о которых и не снилось раньше — точно смерть есть одна из фаз жизни, точно сознание не прерывается, и идет все дальше…

Новые, странные, и удивительно хорошие ощущения, мысли и настроения переживаю я здесь в этой большой пустой и полутемной камере. Доминирующее ощущение — это всепоглощающее чувство какой-то внутренней особенной свободы. Эх… это страшно трудно объяснить. И чувство это так сильно, так постоянно и так радостно, что, внимая ему, ликует каждый атом моего тела, и я испытываю огромное счастье жизни… Что это? Откуда? Я не знаю… сознание ли это, молодое, не боящееся страдания воли, свободно и смело подчиняющееся лишь велениям моего „я“?… Не радость ли это раба, у которого, наконец, расковали цепи, и он может громко на весь мир крикнуть то, что он считает истиной?… Или то гордость человека, взглянувшего в лицо самой смерти и спокойно и просто сказавшего ей: „Я не боюсь тебя“? Не знаю, должно быть — последнее. Да, наверное, так».

Наверное, то же самое чувствовала и Маруся.

Как ни странно, известие о том, что ей будет сохранена жизнь, ее не порадовало. Еще 20 марта 1906 года она писала своим соратникам по партии, призывающим ее надеяться на помилование. «Моя смерть представляется мне настолько общественно ценною, что милость самодержавия приму как смерть, как новое издевательство». Когда 28 марта Марусе сообщили о смягчении приговора, она откликнулась письмом: «Я ее (казни) так ждала, что отмена приговора на меня очень плохо подействовала: мне нехорошо», И, несколько рисуясь, добавляла: «Я из породы тех, кто смеется на кресте».