Валерий Попов - Мой Невский [Прогулка по главному проспекту] [litres]

…Дальше я передаю слово другому классику, Василию Аксенову, который тоже оказался участником эпизода, но рассказал о своем видении несколько позже. Они с Асей Пекуровской, женой Сергея Довлатова, направлялись тоже на «Крышу». При этом спорили. Василий Аксенов утверждал, что в Ленинграде нет молодых сильных писателей. И тут они вошли в холл и увидели Битова, которого с трудом удерживали в горизонтальном положении четверо милиционеров.

– Вот, например, очень сильный молодой ленинградский писатель! – произнесла Ася, грациозно указывая на распластанного Битова.

Битов поднял голову, увидел Аксенова и кивнул, при этом почему-то оскалясь. Так произошла встреча двух мощнейших литературных поколений (Аксенов все же был на пять лет старше). И как произошла это встреча! Можно сказать, в бою с силами реакции! Довлатов, который был помоложе нас и принадлежал уже к следующему поколению, можно сказать, тоже участвовал в этой встрече – хотя и косвенно, через свою жену, с которой он вскоре развелся… но это неважно. Встретились, на самом деле, три поколения российской литературы! Причем – где! И как! А если считать и Бунина, который тоже тут косвенно участвовал, то и четыре славных литературных поколения встретились в этот миг! Вот какая замечательная тут была жизнь.

Бродский на «Крыше» бывал реже, и из-за надменности своей, сочетаемой с мучительной застенчивостью, держался особняком. Но сидел за столиком, разумеется, не один. В то время он уже входил в моду на Западе, начались его публикации, но здесь мы пока их не видели. Главными признаками его мирового признания были тогда хорошенькие западные славистки, которые ехали к нему косяком, чтобы писать курсовые, и вместо гонораров (валюту нельзя) везли джинсы. Он приводил их за это на «Крышу» и говорил, как было свойственно ему, страстно и без перерыва – так что встревать было глупо.

Один лишь раз мы оказались за столиком – встретились взглядами, поздоровались, пришлось присесть. В тот раз с ним была Марина, худая, большеглазая, с челкой – несчастная его любовь. Иосиф, всегда возбужденный, в этот раз нервничал еще сильней.

– Валега! – надменно, как мне показалось, картавя, произнес он. – Я пгочитал твой гасказик в «Молодом Ленинггаде». Недугственно!

– А я там прочитал твой стишок! – в том же тоне ответил я. То было его единственное напечатанное здесь стихотворение: «Я обнял эти плечи и взглянул»…

– Но это разные вещи! – он горделиво поднял голову. – У меня восходящая метафора, а у тебя – нисходящая!

«Восходящая, нисходящая! – подумал я. – Чего он так задается?»

Был момент, когда я хотел сощелкнуть стоявшую перед ним чашечку кофе ему на джинсы – но взял себя в руки. Здесь такое не принято! Братья по «Крыше» так себя не ведут. И мы продолжили интеллигентную беседу… Марина молчала, как всегда.

…Когда, через двадцать пять лет, я оказался в Америке по его вызову и мы должны были встретиться, я несколько нервничал. Когда-то мы с ним спорили… а вот теперь он – нобелиат! Как держаться?

И вот в аудитории появился Иосиф, пошел ко мне, улыбаясь… Я встал.

– Валега, пгивет! – произнес он. – Ты изменился только в диаметге!

Да и он изменился – толстый, лысый – два инфаркта позади. Да – нелегко далась ему «нобелевка»! При этом – одет он был так, словно ехал не на конференцию международную, а на рыбалку.

– Привет, Иосиф!

Мы обнялись… Братья по «Крыше» – братья навек. И Бродский, и Довлатов, и Горбовский, и Соснора, и Кушнер успели это счастье вкусить. Может, поколение шестидесятников и вышло таким нахальным и многого достигло потому, что юность наша пировала не в подворотне, а в лучшем ресторане Санкт-Петербурга?

А теперь, минуя «Европейскую», где прежних успехов нам уже не достичь, мы проходим мимо голубого с белым старинного дома Энгельгардта, где бушевал когда-то лермонтовский «Маскарад». И на нас кидается ветер с канала Грибоедова, бывшего Екатерининского. Широкий мост покрывает протоку под ним (там, в темноте и тесноте я однажды надолго застрял на катере с друзьями). За мостом – огромный Дом книги с острым прозрачным куполом, увенчанным глобусом. Это пожалуй, самый литературный дом не только в Питере, но и в России. Здесь, начиная с двадцатых, были лучшие издательства, и по лестницам и этажам тут бегали еще молодые и красивые Алексей Толстой, Маршак, Шварц, Олейников, Заболоцкий, Зощенко, Хармс – всех не перечислишь! Заболоцкий писал: «Летел по небу шар крылатый и имя Зингер возносил».