Отто Ранк - Миф о рождении героя

На основании теории травмы рождения Ранк построил особый тип терапии. Он заявил, что раз в этой травме коренятся все неврозы, их можно легко унифицировать и благодаря этому сократить анализ. Ранк считал, что в анализе с самого начала должен быть установлен временной лимит, еще и потому, что знание пациента о близком конце лечения, должно вызывать у последнего чувство ответственности, более настойчиво подталкивать его к сотрудничеству и тем самым ускорять терапевтический прогресс. В Нью-Йорке, где эта идея была представлена впервые, Ранк не получил особой поддержки, а вот среди представителей Школы социальной работы в Филадельфии она вызвала ощутимый резонанс. Идея лимитированной терапии впоследствии активно использовалась тамошними социальными работниками в различных социальных агентствах, а в ряде филадельфийских психиатрических клиник она нашла дальнейшее развитие в “терапии ограниченных целей”

Исходя из концепции травмы рождения, основной целью терапевтического лечения является устранение у пациента тревоги отделенности (первоначально — отделенное™ от матери). Эту идею Ранк всесторонне развивал в 30-е годы, не побоявшись порвать при этом еще с одним догматом фрейдовской школы — биологической ориентацией. На смену биологии пришла социальная психология, на смену психоанализу — терапия воли, основные положения которой Ранк сформулировал в специальном труде Will Therapy and Truth and Reality. Боязнь отделения порождает у большинства людей склонность оставаться зависимыми, нежелание взять на себя бремя лидерства. Отсюда вытекает новая задача для терапевта — научить пациента управлять своей волей, научить его осознавать свою самостоятельность не как грех, а как великое благо. Эта мысль Ранка созвучна с основными принципами терапии Юнга и абсолютно противоположна фрейдовской — с ее преувеличенным пиететом перед авторитетом аналитика и вытекающим отсюда подавлением воли пациента. Все выходит так, словно помимо своего желания бывшие ученики Фрейда обречены были разыграть в лицах начертанный им сценарий первобытной драмы: вслед за свержением безраздельной власти отца (Фрейда) сыновья (Ранк и Юнг) заключают договор, согласно которому основной инструмент могущества, некогда безраздельно принадлежавший властелину орды — его воля, требующая слепого послушания и безропотного подчинения, отныне становится общей. Возвращая пациенту незаконно отнятую у него волю, Юнг, а вслед за ним и Ранк, как бы ритуально воспроизводили изначальный акт свержения своего учителя,! в прошлом пытавшегося узурпировать их собственную волю.

Однако воля отнюдь не статична, она развивается, ее самоопределение требует усилий и времени. Первоначально она развивается как негативная сила, направленная против внешнего и внутреннего принуждения, носителями коих являются соответственно родители и сексуальность. На следующем этапе своего становления воля индивида имеет тенденцию идентифицироваться с волей группы и, таким образом, оказывается в тисках нового принуждения. И лишь преодолев в себе зависимость от групповых стандартов и взяв на себя всю полноту ответственности за собственное волеизъявление, человек достигает уровня позитивной воли. Исходя из этих принципов, Ранк строит собственную шкалу психологических типов: люди подразделяются на нормальных, невротичных и творческих. Нормальным он называет того, кто отказался от своей воли и принял волю группы; невротиком —того, кто, с одной стороны, не может принять волю группы, а с другой — недостаточно свободен для того, чтобы сформулировать собственную волю; последнее способна совершить лишь творческая личность — художник. Ему нет нужды следовать воле авторитетов, ибо он сам установил для себя закон, и поэтому его энергия и его идеалы гармонизированы. “У этого типа формируется не компромисс или простое суммирование, а вновь воссозданное целое, сильная личность со своей автономной волей, которая выражает высший уровень интеграции духа”*

Одна из его поздних работ — Искусство и художник (1932) — является апологией творческого самораскрытия личности и, в каком-то смысле, логическим завершением его собственного творческого пути, начавшегося, как мы помним, с рукописи с похожим названием, поданной на суд одному из суровейших критиков художественной спонтанности. Между этими двумя книгами очень непростой путь: от послушного ученика, видящего в искусстве сублимацию репрессированных инстинктов, до бунтаря, провозглашающего творчество единственной подлинной стихией свободы. Пожалуй, это и есть путь, достойный героя.