Шарль Пти-Дютайи - Феодальная монархия во Франции и в Англии X–XIII веков

Столько усилий и жертв оказалось напрасным. После отъезда Людовика Святого монголы и египетские мусульмане оспаривали между собой Сирию [766] DLXXI, стр. 365 и сл.; СХСV, стр. 228 и сл.; DCXXV, стр. 332–343. .

Король Франции, начиная с 1267 г., стал делать новые приготовления для того, чтобы освободить Святую Землю, но в последнюю минуту он изменил свой план [767] CDXIII, V, стр. 3 и сл.; 79 и сл., 123 и сл.; CDXXIII, особенно стр. 308 и сл.; CLXIX, стр. VII и сл.; XLVII и сл. при обстоятельствах, которые так и остались загадочными. Не убедил ли водворившийся в Сицилии Карл Анжуйский своего брата в том, что он может в древней проконсульской Африке снова возжечь светильник христианства, который когда-то блистал там? Что, во всяком случае верно, это то, что Людовик IX, перестававший видеть ясно, как только дело заходило о распространении христианской веры, в самом деле верил в то, что тунисский эмир расположен к обращению. А если Эль-Мостанссир и станет упорствовать в своем заблуждении, то завоеванный Тунис все-таки явится источником огромных средств для нового похода в Египет. 1 июля 1270 г. Людовик отплыл, чтобы в корне истребить в Африке заблуждения сарацин [768] Письмо короля Филиппа Смелого: XXX, № 801. . Он так ослабел от болезни и от умерщвления плоти, что был не в состоянии сидеть на лошади. Едва прибыв в Африку, он умер, как и хотел, смертью мученика. Во время возвращения, при следовании его смертных останков, происходило много чудес [769] XCV, стр. 68 и сл. .

Изучаемый нами в этой книге период истории Капетингов закончился процедурой канонизации короля. В отношении моральном никогда еще французская монархия не стояла так высоко. Но и в политическом отношении были сделаны огромные успехи. Мы уже видели в одной из предыдущих глав, как в течение полувека путем развития прежних учреждений и традиций королевская власть организовалась в административном, судебном и финансовом отношении. И с этого времени было бы удивительно, если бы перед этой монархией, усилившейся материально и морально, осталась бы неприкосновенной независимость знати и свободных городов. И действительно, несмотря на уважение такого человека, как Людовик Святой, к чужим правам, для них начался период упадка. Это именно и остается еще нам изучить.

Благодаря энергичным королям, которым хорошо служили, капетингская монархия в течение первых двух третей XIII в. вышла победительницей из трудного положения. На пользу французского единства и цивилизации она добилась того, что в ее домене, ставшем обширным, и даже вне ее домена, даже вне пределов ее королевства, взяли верх принципы порядка, и мира. Ее бальи и сенешалы совершали иногда злоупотребления, с которыми приходилось бороться; однако многие из них были превосходными администраторами. Но, хорошие или плохие, они научили бояться имени короля и, вместе с юристами Curia Regis , трудились над тем, чтобы извлечь из феодального положения короля, верховного сюзерена, всю ту выгоду, которую допускали кутюмы и их толкование. Людовик Святой, воодушевленный сознанием своих обязанностей и уверенностью в своих правах короля-помазанника, пошел еще дальше этого. Преисполненный ужаса и отвращения перед междоусобными войнами, свидетелем которых он был во время регентства своей матери, он не ограничился тем, что энергично усмирял феодальные восстания. Он осмелился обнародовать и применять на деле указ, запрещающий мстить самому и браться для этого за оружие. Он первый покусился на независимость коммун, чреватую беспорядком. Своей справедливостью он довершил ассимиляцию вновь присоединенных земель. Он говорил, что война между христианами является грехом, и применял эту свою теорию на практике. К нему обращались, как к третейскому судье, крупные феодалы, которые ссорились между собой, иностранные сеньоры, англичане, когда они воевали со своим королем. Он придал своей династии блеск, который не померкнет в течение нескольких веков. Именно изучению всех этих фактов и будет посвящена настоящая глава.

Анархия и насилие так глубоко проникли в нравы, что этот успех монархического авторитета достался с трудом и частью даже оказался эфемерным. Средние века были эпохой жестокости. Знать считала войну нормальным условием существования благородного человека, а мир — чем-то таким, что можно терпеть на худой конец, отводя душу в кровавых турнирах и дикой охоте. Дрались, чтобы отмстить за обиду, чтобы получить наследство или жену, чтобы пограбить, дрались из-за удовольствия подраться или же для того, чтобы поддержать в распре своего сеньора или своего вассала. Самые точные предписания феодального права нарушались, если только они мешали насилию или стремились хотя бы — смягчить — его. Наконец, если эти предписания и связывали между собой сеньора и его «человека», то отношения между вассалами одного и того же сеньора они совершенно игнорировали: обязательства не по вертикальной, а по горизонтальной линии почти не могут существовать, когда нет государства. В начале XIII в. казалось, что из этой анархии нет выхода, так как французский барон был у себя полным хозяином. Он чувствовал себя связанным с королем почти только феодальной присягой. Он не платил ему никаких налогов, кроме тех исключительных случаев, о которых мы уже говорили. Он не пускал к себе людей короля. Он чеканил собственную монету и мог не допустить в своих владениях монеты короля. Он законодательствовал в своей баронии, даровал коммунальные хартии, творил суд, осуществлял свои, сеньориальные права, которые часто делал жестокими и стеснительными. И не только герцоги и крупные графы пользовались такой независимостью. Было много простых владетелей замков, которым никакой сосед «не осмеливался сопротивляться» [770] О случае владетеля замка в Сент-Омере 1200 г. см.: CCCXV, стр. 96; вообще по этому вопросу: CDL, главы VIII и IX; CDXLVII, стр. 219 и сл.; DСLXX, стр. 106–107, 109–110. .