Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Таким образом, если в 1918 г. обоснование монархической идеи в политическом курсе Белого дела представлялось в форме восстановления «легитимного» Главы Династии (в зависимости от обстоятельств им признавался или сам отрекшийся Государь, или не принявший Престола Великий Князь Михаил Александрович, или Наследник Престола Цесаревич Алексей Николаевич) в идеальном варианте унитарной Германской Империи, то в 1919 г. восстановление монархии представлялось в конституционных и территориальных формах наиболее близких, по своей сути, к Британской Империи. «В России будет: или республика, как во Франции и Америке, или честная конституционная монархия, как в Англии и Италии», – так писал в одном из номеров парижского «Общего дела» даже такой «враг Престола», каким считался в России В. Бурцев. И все же республиканская форма власти в ее парламентском выражении в 1919 г. встречалась среди программных установок Белого движения крайне редко. Еще одним вариантом создания власти, оптимально сочетавшим в себе элементы сильной власти и демократические тенденции, считалась или «выборная монархия» в проекте Крамаржа, или «национальная диктатура», постепенно переходящая в монархию, но обладающая значительным потенциалом «общественного доверия». Проекты возвращения к национальным монархическим традициям, одинаково чуждым и абсолютистско-бюрократического «западничества» и сакрально-самодержавного «византинизма», будут характерны для более позднего периода 1920–1922 гг.

Что касается будущего государственного устройства России, то здесь весьма показательны оценки, даваемые в докладной записке на имя Деникина главы Отдела законов Особого Совещания К. Н. Соколова (9 июля 1919 г.). Отметив очевидные успехи белых армий и «рост русского национального движения», автор записки замечал перемену отношения представителей «самостоятельных образований» к руководителям Белого движения. Среди них усилились «федералистические течения». «В современных условиях «федерализм», как противоположность позиции полной независимости, знаменует со стороны «национальностей» уступку идее Единой России… пока «федерализм» имеет наибольшие шансы у белорусов и литовцев, затем у части украинцев. Хуже обстоит дело с балтийскими «национальностями» и еще хуже с закавказскими. По сравнению с этим «федерализмом», федерализм наших казаков – не считая окончательно скомпрометированного Быча – очень безобидная вещь. По содержанию федералистические настроения «национальностей» немногим отличаются от нашей конструкции областной автономии. Но очень важно не устраненное до сих пор разногласие по вопросу о форме, в какой должны быть закреплены взаимоотношения между центральной властью в России и ее федеративными или автономными частями. С русской стороны твердо стоят на том, что это должно быть сделано только волею Всероссийского Учредительного Собрания. Напротив «национальности» полагают, что это должно быть сделано путем соглашения между «русской» Россией и окраинными «образованиями», в лице русского и местных учредительных собраний. В этом отношении гораздо предпочтительнее выглядел вариант «широкой областной автономии», сторонники которого имели заметное влияние не только в структурах Особого Совещания, но и среди ведущих общественно-политических объединений. Правда, в ряде случаев, как считали многие, достаточно было бы и «культурно-национальной автономии».

Для того чтобы успешно договариваться с «национальностями», Соколов считал необходимым «иметь твердую почву в виде готового проекта Конституции». Таковых было несколько. Это и проект «Терской Конституции», определявшей статус Терско-Дагестанского края, и развернутая программа Основных законов профессора Крамаржа и проект «областной автономии», разработанный членами Дипломатического Совещания в Париже. Исходя из этого, перспективы проводимой в 1919 г. политики сближения «государственных образований» с «единым центром» на началах «областной автономии» представляются довольно успешными, и говорить об обреченности политического курса Белого дела в этой сфере – едва ли верно.

Процессы формирования политических структур власти в Белом движении, происходившие в период его подъема и военных успехов в овладении территориальным пространством, проводились в атмосфере не только надежд на победу, но и в полной уверенности в скором поражении большевиков и возврата России к нормам легального и легитимного правления. В своих записных книжках Астров приводил интересные высказывания Деникина о возможно скором «освобождении Москвы». Например, в декабре 1918 г. генерал говорил: «Если союзники исполнят обещания (об интервенции. – В.Ц .), буду в Москве через 1,5–2 месяца». В апреле 1919 года Главком ВСЮР уверенно заявлял, что «будет в Москве раньше Колчака на три недели», и даже в декабре 1919 г. отмечал, что «будет в Москве на Страстной неделе в четверг».