Елена Морозова - Робеспьер

«В борьбе, которую враги народа и свободы неустанно ведут против нас, меня всегда будет утешать сознание того, что я защищал свободу народа со всем рвением, на которое я только был способен. За ненависть, что питают ко мне аристократы, наградой мне служат выражения благосклонности, коей меня удостаивают все добрые граждане; недавно я получил подтверждение этого со стороны „Общества друзей конституции“, объединяющего всех патриотически настроенных депутатов Национального собрания и наиболее знаменитых граждан столицы; они избрали меня председателем общества, к которому присоединяются патриоты из провинций для учреждения священной лиги против врагов свободы и родины», — писал Робеспьер Бюиссару.

31 марта 1790 года Робеспьера избрали очередным председателем Якобинского клуба. Это определенный успех, причем достигнутый в Париже, что, по словам М. Галло, для Максимилиана было крайне важно, ибо он опасался, что в случае, если ему вновь придется баллотироваться в родных краях, он может не найти там поддержки. «Знай же, мерзавец, что хотя ты и продолжаешь заседать в высочайшем Собрании, честные люди стыдятся сидеть рядом с тобой», — писал из Арраса некий адвокат, не пожелавший подписаться. Угроз и оскорблений из родного города поступало немало, а письма от Огюстена и Шарлотты лишь подтверждали опасения Робеспьера, что там ему далеко не все будут рады. Тогда он снова обратился к жителям провинции Артуа: «О добрый и великодушный народ! Остерегайтесь поддаваться клеветническим измышлениям окружающих вас гнусных льстецов, единственная цель которых… занять место прежней власти, угнетавшей вас… не заставляйте отчаиваться тех, кто и дальше станет мужественно бороться за ваше дело». На просьбу же Шарлотты найти в Париже «подходящее место» для нее и брата, который «здесь никогда ничего не достигнет», он не ответил. Но волнение сестры, похоже, оказалось излишним: вскоре Огюстен со товарищи учредил в Аррасе патриотический клуб, в сущности, филиал Якобинского клуба. «Объединившись, патриоты будут самой сильной партией», — писал Огюстен брату.

Несмотря на монархические настроения большинства депутатов, Собрание упорно разбирало обломки феодализма. В январе 1790 года Робеспьер вновь потребовал освобождения узников, заточенных на основании писем с печатью, и полной отмены этих писем как наследия произвола деспотизма. Роялистские газеты, в которых все чаще появлялись нападки на Робеспьера, насмешливо вопрошали: не желает ли господин де Робеспьер освободить заодно и всех преступников и сумасшедших? Нападки роялистов способствовали росту популярности Робеспьера среди патриотически настроенных граждан. 16 марта Национальное собрание отменило письма с печатью, и арестованные на основании этих приказов были вольны «идти куда им угодно». В феврале 1790 года приняли декрет об отмене дворянских титулов, а затем и об отмене наследственного дворянства, равно как и рыцарских орденов, ливрей и гербов. Робеспьер убрал из своей фамилии частицу «де», став просто Максимилианом Робеспьером. В отличие от Лафайета и Мирабо: оба отбросили только титулы, хотя согласно декрету должны были бы именоваться фамильными именами Мотье и Рикетти. Началась очередная волна эмиграции: дворяне покидали Францию, возле ее границ множились отряды контрреволюционеров. Около трех сотен депутатов от первых двух сословий, сославшись на болезнь, отбыли из столицы. Младший брат короля граф д’Артуа, бежавший сразу же после взятия Бастилии в Турин, собирал вокруг себя эмигрантов, число которых достигло шестидесяти тысяч.

Поставленное перед необходимостью погасить государственный долг, Собрание конфисковало церковное имущество; оно поступило в «распоряжение нации», обязавшейся «подобающим образом заботиться о доставлении средств для надобностей богослужения, для содержания священнослужителей и вспомоществования бедным». На сумму, которую предполагалось выручить от продажи церковного имущества, выпустили так называемые ассигнаты, вскоре приравненные к бумажным деньгам; но по мере увеличения выпуска ассигнатов стоимость их падала, а со временем они окончательно обесценились. Венцом церковной политики Собрания стала принятая 12 июля Гражданская конституция духовенства, превратившая служителей культа в чиновников, находящихся на жалованье у государства. Священников обязали приносить присягу конституции, неприсягнувшие служители культа теряли право на работу и заботу государства. В результате ряды контрреволюционеров пополнились неприсягнувшими священниками, а раскол между городом и деревней стал еще глубже, ибо крестьяне в большинстве своем не доверяли конституционным служителям культа.