Амиран Урушадзе - Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону

В XVI–XVII веках вольный донской казак жил охотой, рыболовством, но главным источником существования и обогащения являлись военные походы. Донские казаки грабили купеческие караваны по Волге, разоряли персидские владения на Каспии, донские струги — небольшие парусно-гребные суда с малой осадкой и великолепной маневренностью — атаковали Трапезунд (современный Трабзон) и предместья Стамбула. Историк Владимир Королев в книге «Босфорская война» приводит сведения, согласно которым в XVII веке Османская империя с трудом сдерживала натиск морских экспедиций донских и запорожских казаков, в первой четверти того же столетия многие современники признавали, что именно казаки были «хозяевами Черного моря».

Земледелием до рубежа XVII–XVIII веков на Дону почти не занимались. Это было связано с несколькими обстоятельствами. Во-первых, условия постоянной военной тревоги никак не располагали к систематическому труду земледельца, в любой момент поля и посевы могли быть уничтожены нагрянувшим врагом (турками, черкесами, калмыками). Во-вторых, донские казаки справедливо полагали, что развитие земледелия могло привести к социальному расслоению, «появлению панов». Московская Русь была как раз аграрным государством, от которого бежали на Дон. Казаки интуитивно чувствовали, что земледелие приведет за собой несвободу. Один из заветов легендарного донского атамана Ермака (1532–1585), покорившего Сибирь, гласил: «Землю, казаки, пахать нельзя, мы — воины! Станем землю пахать — паны появятся. Ловите рыбу, разводите скотину, ходите на гульбу, за зипунами».

До начала XVII столетия донское казачество представляло собой военный мужской союз, в котором не было места женам и детям. Женщин казаки захватывали в военных походах, а затем, вернувшись с ними на Дон, сожительствовали с пленницами без брачных отношений. Историк и этнограф Михаил Харузин (1860–1888) упоминает случаи, когда у казаков целого поселения на всех была одна женщина. Бессемейный образ жизни объясняется трудностями, с которыми ежедневно сталкивались казаки. «Ведя походный образ жизни, и подвергаясь сами в своих городках беспрестанным нападениям со стороны многочисленных степных врагов, казаки не могли желать стеснять себя семьей», — писал Харузин.

По некоторым сведениям, после того как женщина перестала быть на Дону редкостью, от детей, нажитых в сожительстве с пленницами, казаки стремились избавиться как от обузы. Младенцев бросали в Дон. Несколько позже в живых стали оставлять мальчиков, а девочек продолжали «метать в воду».

Ситуация кардинально изменилась после завершения Смуты (1598–1613). Новый царь Михаил Федорович избрал курс на партнерские отношения с Доном (вскоре, правда, перешел к политике запугивания) и стал присылать казакам жалованье. К середине XVII века семейная жизнь стала на Дону обычным делом, начали складываться потомственные казачьи фамилии, донские семьи-старожилы.

Василия Сухорукова можно назвать Колумбом донской истории. В 1821 году Комитет об устройстве Войска Донского поручил ему собрать материал для исторического и статистического описания Земли Войска Донского. Сухоруков взялся за дело с энтузиазмом: «Для исполнения сделанного мне поручения, — писал он, — я употреблю все способы и не оставлю ни малейшего источника без рачительного и точного исследования». Войсковой архив сгорел еще в 1744 году, поэтому собирать исторические документы Сухорукову приходилось в путешествиях по казачьим станицам. Вскоре объем исторических свидетельств, преданий и песен, накопленный казаком-исследователем, достиг 5 тысяч «писанных листов».

В январе 1822 года Сухоруков едет по служебным делам в Петербург, но и там не оставляет научных занятий. Донской историк знакомится с Карамзиным, который подсказывает Сухорукову направление архивных поисков — Московский архив Коллегии иностранных дел. Здесь Сухоруков провел больше года с 30 мая 1823 по 7 июня 1824 года. Столичный журнал «Русская старина» публикует статью Сухорукова «Общежитие Донских казаков в XVII и в XVIII столетиях». Столичные публикации вызывают восторженный отклик на Дону. Казаки выписывают журналы со статьями земляка, который неожиданно приобрел славу первооткрывателя донской истории.

Казалось, будущее Сухорукова блестяще: он талантлив и усерден, популярен дома и принят в столичных кругах, а главное — ему благоволит начальство. Но жизнью движут поступки. В Петербурге Сухоруков сближается с лидерами Северного тайного общества декабристов Кондратием Рылеевым и Александром Бестужевым. Они прямо спрашивали Сухорукова о возможности поднять Дон. «…У нас надобно людей сделать», — отвечал тот. Это означало, что конституционные идеи были малоизвестны на Дону, однако Сухоруков рассчитывал познакомить с ними вольнолюбивых казаков.