Эрих Керн - Измена Германии. Шпионы и саботажники против собственного отечества

Только партию можно было порицать; Вермахт же состоял из приличных людей, славных немцев и истинных патриотов.

Я выбрал партийных функционеров основной целью наших атак, так как, по моему мнению, эти фанатичные и решительно готовые на все последователи Гитлера выполняли удивительно эффективную работу и как неутомимо двигающая сила стояли за волей немецкого народа к войне. Кроме того, на меня произвело сильное впечатление то, как Геббельс и его пропагандисты всех уровней смогли побуждать немецкий народ ко все большим усилиям и все более тяжелым жертвам. Если бы мы смогли представить этих людей в глазах немецкой общественности как продажный привилегированный слой, который требовал всего от обычного человека, но сам не приносил никаких жертв, мы смогли бы, вероятно, нанести смертельный удар по одной из жизненных артерий боевого духа немецкого народа».

Такие сообщения фабриковались постоянно. В Шлезвиг-Гольштейне, объявил «Шеф», жены высокопоставленных национал-социалистических функционеров скупили всё в текстильных магазинах, так как они якобы узнали, что изза потребностей войск в России текстильные запасы Германии скоро закончатся. Последствием стал штурм магазинов. Так неоднократно, и порой успешно, нарушалось экономическое снабжение.

Основная задача, однако, оставалась:

«С каждой передачей слушателям снова и снова вбивали в голову какую-то новую легенду: Вермахт против партии, Вермахт против СС, Вермахт против Гестапо… Эта легенда стала нашим фундаментом, умственной основой почти всех наших черных предприятий».

Ну, такие методы еще могли бы, вероятно, найти свое моральное оправдание в реалиях тотальной войны.

Но Сефтон Делмер пошел еще дальше:

«Когда мы узнали, что во время „террористических авианалетов“ на Гамбург пострадавшие от бомбежки семьи эвакуировались в восточные области, такие как Польша, Словакия и Русиния (Закарпатье и Западная Украина — прим. перев.), мы сообщали об эпидемиях тифа и холеры, которые якобы бушевали на этих территориях. Похожие сообщения мы приводили о „детских лагерях в сельской местности“. (Имеются в виду лагеря в сельской местности, куда отправляли детей из городов — до войны для отдыха, во время войны — для эвакуации из разбомбленных или находящихся под угрозой бомбежки городов. — прим. перев.). Само собой разумеется, мы выбирали для этого не краткую и деловую форму официального сообщения, а определенные опосредованные описания, как, например, следующее:

„Имперский руководитель Союза врачей доктор Конти поздравил офицеров санитарно-медицинской службы в детских лагерях в Вартегау с бескорыстной преданностью, с которой они боролись с эпидемий дифтерии среди доверенных их попечительству детей. Он высказал им свое признание за то, что им удалось, вопреки досадному недостатку медикаментов, уменьшить смертность в среднем до 60 случаев в неделю“.

Мы никогда не отказывались от попыток поддерживать среди наших слушателей из Вермахта обеспокоенность судьбой их семей на родине. Мы даже будили в них серьезные опасения, что эти злые партийные бюрократы могли бы, вероятно, сделать с их женами, если им самим теперь не повезет, и они лишатся жизни в борьбе за фюрера и отечество».

Не только с такими радиопередачами работал Сефтон Делмер с его группой, но и с листовками, с нелегальными газетами и сфабрикованными письмами. Вся бессовестность этого человека и его сотрудников отражается в следующем признании этого изобретателя самого дьявольского обмана в военной пропаганде союзников:

«К нашему счастью у немецких администраторов этих военных госпиталей была привычка посылать местным партийным органам в Германии незашифрованные радиограммы, в которых они просили сообщить родственникам умерших солдат сообщение об их смерти. Эти послания перехватывались и представлялись мне. И они давали нам всю необходимую информацию: имя солдата, адрес его родных и название военного госпиталя.

И тогда мы сочинили волнующее письмо, которое было написано немецким шрифтом на листе с „шапкой“ соответствующего военного госпиталя. Это письмо якобы было написано медицинской сестрой или товарищем умершего, который передал его кому-то другому, кто ехал в отпуск в Германию. Автор письма объяснял в нем, что он — или она — до самого конца оставался рядом с покойным и хотел бы теперь отправить его родным несколько слов утешения.

В трогательных выражениях „друг“ затем сообщал о верности умирающего солдата фюреру, о его непоколебимой вере в окончательную победу и передавал свое последнее приветствие его родным. И затем, почти между прочим, он (или она) упоминал о часах с бриллиантами, о золотом кресте или о какомто другом ценном предмете, который мертвый солдат хотел привезти своим близким в подарок. „Часы переслали господину ортсгруппенляйтеру (руководителю местной парторганизации НСДАП — прим. перев.)“, далее следовало соответствующее имя, „чтобы он смог вручить их вам лично или через кого-то из его заместителей“.