Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Какой бы ни была история, рассказанная Аристеем, – правдивой или ложной, ее стоит пересказать. Этот живший в Александрии еврей по приказу любопытного Филадельфа отправился в Иерусалим, чтобы привезти оттуда свиток с текстом Ветхого Завета. Аристей вернулся не только со свитком, но и с семьюдесятью евреями, «мужьями добрыми и благородными», знавшими иврит и древнегреческий, которые как раз и должны были выступить в качестве переводчиков. Александрийцы, встречая выдающихся гостей, были полны оптимизма. Главный распорядитель Никанор и управляющий Доситей нарушили правила этикета, касающиеся царской аудиенции, и Филадельф пригласил иноземцев на ужин. Во время застолья он задавал вопросы, на которые получал весьма достойные ответы. Наконец, повернувшись к Никанору, правитель произнес: «Меня поразили добродетель и мудрость этих мужей Иерусалима». Семьдесят два иудея ужинали за царским столом и ночевали во дворце в течение шести вечеров и ночей. На седьмой день Доситей проводил гостей на остров Фарос и велел им приступать к работе. На этом короткий рассказ Аристея, изобилующий маловероятными подробностями и несостыковками, но в то же время яркий и драматичный, написанный не столько для того, чтобы помочь историкам, сколько затем, чтобы возвеличить еврейский народ, завершается.

Несмотря на все свои недостатки и упущения, Филадельф на протяжении всей своей жизни восхищался культурой и стремился к прекрасному. Везде, куда бы он ни отправлялся, по его приказу строились и восстанавливались храмы и святилища. Так, в Себенните (Саманнуд) он восстановил святилище, возведенное Нектанебом, посвятив его Исиде – покровительнице города Хебет – и Хору; в Навкратисе он велел отремонтировать Эллений, храм богов, которым поклонялись все греки; а в Танисе по его приказу было построено святилище, стены которого покрыли росписями с изображением египетских царя и царицы, одетых в греческие наряды и поклоняющихся Осирису, Исиде и Хору. С особой нежностью Филадельф относился к Филэ, острову, посвященному Исиде, которой он посвятил святилище с изящным входом. В Александрии царь строил храмы в честь как египетских, так и греческих богов, следуя своим прихотям, расширил дворец, углубил верфи и сделал очень многое для украшения города.

Наиболее выдающимся достижением Филадельфа стало строительство в восточной оконечности острова Фарос знаменитого маяка. Это производившее сильное впечатление пятиэтажное сооружение из сверкающего мрамора, сужающееся кверху, стало апофеозом развития инженерного дела. Первый и два следующих этажа были квадратными в плане, четвертый был восьмиугольным, а пятый – круглым. На крыше располагались металлические зеркала, выставленные таким образом, чтобы в них отражались корабли, незаметные с берега. Ночью на крыше зажигали яркий огонь, помогавший штурманам, не уверенным в правильности выбранного курса. Моряки нуждались в помощи, ибо залив, ведущий в Большую гавань, был узким, а течение у берега – опасным. Если верить надписи: «Эту башню принес в дар Сострат из Книда, друг царей, ради спасения мореходов» [27] Страбон. География. XVII. I–II. Пер. Г. А. Стратановского. ( Примеч. пер. ) , содержание которой было пересказано Страбоном, Фаросский маяк спроектировал архитектор Сострат.

После смерти Арсинои здоровье царя ухудшилось. Он постоянно болел и временами, очевидно, был даже на волоске от смерти. Тогда все жители Египта объединялись и начинали молиться за его выздоровление. Данный факт свидетельствует о том, что Филадельфу удалось сохранить популярность в народе, несмотря на многочисленные недостатки. В свою очередь, сам он возлагал ответственность за свое выздоровление на какое-нибудь египетское божество. До нашего времени сохранилась одна из подобных посвятительных надписей, в которой упоминаются Хонсу, почитавшийся в Фивах и считавшийся богом-целителем, и обожествленная Арсиноя II. В ней Филадельф благодарит «Хонсу, великого бога, изгоняющего демонов, спасшего Его Величество от загробного мира». Однако ни Хонсу, ни какое-либо другое египетское или греческое божество не способно даровать бессмертие, да и сам Филадельф, ослабленный из-за потакания своим желаниям, не смог противостоять старости. Но в глазах подданных он до самого конца оставался героем, обладающим наполовину божественной сущностью, и прощальные слова Феокрита: «О Филадельф, о тебе я буду говорить, как и о других полубогах», вероятно, выражали общее мнение.