Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт - История великих лагерных песен

К началу 1950-х годов эта чудовищная статистика несколько изменилась к лучшему. Так, на строительстве Волго-Донского канала, Цимлянского гидроузла и оросительных систем простои одноковшовых экскаваторов за восемь месяцев 1952 года составляли 21,3 %, а многоковшовых — 13,8 %. На строительстве Куйбышевской ГЭС эти показатели составляли 11,4 и 40 % соответственно, Сталинградской ГЭС — 19,2 и 9,7 %. Сказалось то, что к этому времени техническая грамотность и профессиональная подготовка советских рабочих резко повысились. Причём не в последнюю очередь в результате войны. Огромная танковая мощь Советского Союза сослужила добрую службу: любой бывший танкист легко осваивал сельскохозяйственную и строительную технику. Дороги войны также «обкатали» тысячи водителей автотранспорта. К сожалению, немало этих людей попало и в лагеря. Но всё же постепенная механизация тяжёлых и трудоемких работ на лагерных стройках, с одной стороны, снижала потребность в большом количестве заключённых, с другой — повышала спрос на квалифицированные кадры. Чем дальше, тем больше становилось очевидным, что с топором, тачкой и кайлом в современных условиях катастрофическое отставание от развитых стран обеспечено.

Особого внимания заслуживает обещание лирического героя песни: «Я вернусь раньше времени, дорогая, клянусь!» с уточнением — «Как бы ни был мой приговор строг». Подобного рода заверений мы не встретим ни в одной арестантской песне. При этом речь не идёт о побеге: лагерник описывает, как он вернётся домой вполне открыто… Существовал ли в период создания лагерного танго способ выйти на свободу раньше определённого судом срока? Ну, была актировка, то есть освобождение по причине тяжёлой, неизлечимой болезни. Однако вряд ли именно на это уповает заключённый, обращаясь к любимой. Тогда на что же?

Самым действенным способом заслужить реальное сокращение лагерного срока являлась система так называемых «зачётов рабочих дней», когда при выполнении и перевыполнении норм выработки срок наказания соответствующим образом сокращался: например, два отбытых дня засчитывались за три, три — за четыре, один день — за два и даже один день — за три дня.

Впервые зачёты рабочих дней были введены постановлением Народного Комиссариата юстиции РСФСР от 4 декабря 1919 года. Заключённым из числа трудящихся два дня работы засчитывали за три дня отбывания наказания. Это положение вошло позже в Исправительно-трудовой кодекс 1924 года: «Проявление заключённым из среды трудящихся особо продуктивного труда и приобретение им профессиональных знаний… поощряются… зачётом двух дней работ за три дня срока». При этом постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 26 февраля 1928 года предлагает «в отношении классовых врагов допускать досрочное освобождение лишь в исключительных случаях». Однако на переломе 1920-1930-х годов происходит становление неформального воровского закона, согласно которому профессиональные уголовники не имели права трудиться ни в лагерях, ни на воле. Власть столкнулась с массовым отказом от работы, что оказалось для неё неожиданным и неприятным сюрпризом.

Нарком Генрих Ягода в январе 1931 года утверждает временное положение о зачёте рабочих дней заключённым, содержащимся в исправительно-трудовых лагерях, на основе которого ГУЛАГ ОГПУ утвердил 22 ноября специальную «Инструкцию по зачёту рабочих дней». Согласно этому документу, зачёты могли применяться ко всем заключённым — независимо от того, за что они судимы и какой срок получили. Но всё же принцип классового подхода не был забыт. Зачёт по первой категории — три дня работы за четыре дня срока — применялся в отношении заключённых, принадлежавших к классу трудящихся и к социально близким группам населения СССР (бывшие рабочие, крестьяне, служащие, кустари, ремесленники). Зачёт по второй категории — четыре дня работы за пять дней срока — производился по отношению к остальным группам заключённых. Ударникам производства, то есть тем, кто постоянно и существенно перевыполнял нормы, зачитывались даже два дня работы за три дня срока.

С 1 января 1935 года (через месяц после убийства в Ленинграде Сергея Мироновича Кирова) вступило в действие новое положение о зачёте рабочих дней. Оно было значительно жёстче по отношению к «контрикам». Зачёт ставился в прямую зависимость от характера преступления, социального положения заключённого и пр. Осуждённым за контрреволюционную деятельность, т. е. шпионаж, терроризм, диверсии, измену Родине и т. п., начисление зачётов допускалось только с разрешения ГУЛАГа НКВД в каждом отдельном случае: шесть дней срока наказания за пять дней работы. Священник Игорь Затолокин в очерке «Искитимский лагерь» пишет: «Зачёт в 45 дней стал присуждаться только “соцблизким” бытовикам; зачёт в 30 дней стал даваться политическим с лёгким пунктом обвинения, а на долю политических, обвинённых в шпионаже, диверсии и терроре, остался зачёт в 18 дней за квартал».