Дмитрий Прусаков - Раннее государство в Древнем Египте

В социоантропологическом ракурсе вырисовывается качественно новая картина эволюции египетского государства в III тыс. до н. э., альтернативная традиционной исторической схеме последовательного усиления, расцвета и (при поздней V–VI династии) упадка деспотической централизованной власти в долине и дельте Нила. Напомним, что в обоснование такой реконструкции, помимо указаний на известные изменения размеров и добротности сооружения фараоновых пирамид [ O'Connor 1974 ], приводился тот факт, что гробницы номархов, при IV династии размещавшиеся близ столицы — Мемфиса, неподалеку от царского некрополя, во второй половине Старого царства переместились на территорию номов [ Fischer 1968 ]. В этом усматривали признак ослабления мемфисского абсолютизма и роста самостоятельности областной знати, якобы стремившейся вырваться из-под тягостной опеки династического клана и утвердить свой авторитет на местах [ Janssen 1978 ].

На отмеченный факт, однако, можно посмотреть и под другим углом зрения. Мы не убеждены, что помещение номарших захоронений рядом с царскими надгробиями нужно расценивать непременно как символ полной зависимости областеначальников от Большого Дома, а, скажем, не как высшую почесть, оказываемую фараонами номархам. Во всяком случае, захоронение влиятельных домоправителей — ближайших сподвижников вельмож — подле хозяйских гробниц прямо поддается такому толкованию [ Перепелкин 1988б ]. Вспомним в связи с этим, что отлучение должностных лиц от жреческой службы при пирамиде вследствие невыполнения ими царскцх указов расценивалось как серьезная немилость [ Urk. I , 283; 288]. Подобная трактовка с поправкой на архаический "кодекс" дарообмена позволила бы объяснить соседство крупнейшего столичного некрополя староегипетской областной знати именно с величайшими пирамидами Гизы не хуже, чем концепция деспотического государства, подавившего всю страну — а в чем-то, быть может, даже и лучше.

Дело в том, что, помимо сказов Геродота [II, 124–128] (надежность которых подчас крайне сомнительна), иных источников информации о централизованном и исключительно насильственном принуждении населения Египта к строительству (Великих) пирамид не существует. Соответственно, нет и уверенности в том, что все обстояло в точности так, как писал Геродот, а не как-то иначе. На наш взгляд, гипотеза о реальности конструктивного компромисса между фараонами и региональной знатью на основе механизма "дар-отдар" с точки зрения восстановления облика староегипетской государственности предпочтительнее недокументированной и малоправдоподобной версии тиранического господства Мемфиса над всем Египтом. Полагаем, что могущество IV династии, отразившееся в первую очередь в грандиозных архитектурных достижениях, в значительной мере зиждилось как раз на такого рода компромиссе, в рамках которого сильные независимые номархи в обмен на признание Большим Домом их высокого социального статуса (гробницы под Мемфисом) оказывали ему надлежащие материальные и трудовые (возведение пирамид), а также ритуальные (обожествление царей, в т. ч. отправление их культа на местах) услуги. При таком подходе упадок Старого царства было бы логичнее связывать не с ослаблением деспотической власти фараонов и крахом централизованного государства, а с деформациями в системе выполнения взаимообязательств "нутра" и владетельных вельмож и, в конечном итоге, по-видимому, в целом с деградацией отношений дарообмена в древнеегипетском обществе.

Поясним свою мысль конкретным примером. Один из царских указов ранней V династии, адресованный в Тинитский ном тамошнему главе hmww-ntr — "слуг божьих" [ Urk. I , 170–172], запрещает "всякому человеку" под угрозой суда (?) направлять жрецов данной категории, обслуживавших заупокойный культ фараонов, на какую-либо трудовую повинность в пользу нома, равно как и лишать их на храмовой земле имущества и рабочей силы, причитавшихся им за службу. На основании этого документа некоторых номархов соответствующего периода можно всерьез заподозрить чуть ли не в произвольном обращении с государственной собственностью на территории своих вотчин, ибо вряд ли приходится сомневаться, что подобные указы-предостережения исходили из содержания внутриполитических конфликтов, имевших место в действительности. Хотя посланец рассматриваемого указа, по счету третий представитель величественной "солнечной" V династии Нефериркара, заведомо не принадлежал к числу слабейших правителей древнего Египта, нам вместе с тем кажется, что выводы, вытекающие из его постановления, не согласуются с рассуждениями о деспотической природе староегипетского государства — даже на стадии его расцвета.