Александр Сидоров: По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Теперь об утверждении, что «Побег» мог создать лишь профессиональный поэт. Ещё во время первого прочтения меня неприятно удивило явное несоответствие между первым и вторым куплетами песни. Первый («Это было весной») — литературно выверенный, образный, яркий. Второй — чудовищно косноязычный, нелепый, невразумительный:

Понятно, что «ручка нагана» вместо рукоятки — безграмотность: между револьвером и кастрюлей всё же есть небольшая разница. Хотя в просторечии такое редко, но встречается. Например, в письме-исповеди бывшего коммуниста Георгия Кудрявцева на имя Сталина в 1926 году: «Иногда батька… бил терпеливо ручкой нагана по голове виновного с криком: “Стерва, в мать, в бога, позоришь революцию”». Так что на эту мелочь закроем глаза. Но вот рифмовать «тайга — наказ» — совсем ни в какие ворота даже для молодого автора: он же всё-таки учился стихосложению. А уж две последние строки — вообще абракадабра. Почему слово мамы — «священный наказ» для зэка лишь тогда, когда он «пробьётся тайгою»? А до этого? И что за таинственный «священный наказ»? О чём вообще речь? Подобные «красивости»-выкрутасы характерны как раз для жанра уличного «жестокого романса», каковые сочинялись когда-то приказчиками, парикмахерами, телеграфистами и вообще народом малограмотным, но с претензиями на «изячный стиль». Нередко элементы такого стиля встречаются и в фольклорных творениях блатных, босяцких, лагерных самодеятельных акынов.

Григорий Шурмак к моменту публикации «Побега» таковым явно не являлся. Что это — куплет, заимствованный из лагерного фольклора или более поздняя намеренная стилизация? Во всяком случае, молодой образованный парень, занимавшийся в литературной студии, в 1942 году выражаться столь косноязычно и нелепо, на мой взгляд, попросту не мог.

Ещё один любопытный штрих: упоминание «курьерского» поезда (то есть пассажирского высшей категории, следующего с высокой скоростью без остановок на небольших станциях). Какой идиот пустил бы курсировать курьерский поезд между маленьким рабочим посёлком (статус города Воркуте был присвоен в 1943 году) численностью около семи тысяч человек — и Ленинградом?! На эту несообразность сразу обратил внимание Анатолий Попов, даже вынес в заголовок — «Кто пустил курьерский в тундру?»:

«За 64 года песня обросла множеством новых, народных куплетов, но во всех её вариантах неизменными остаются первые строчки припева. Я как-то спросил у Григория Михайловича: откуда в тундре 1942 года взялся “курьерский”? Каким ветром его туда занесло?

“Мне ведь было 17 лет. Я знал, что в тундре Пётр Смирнов строил железную дорогу. А раз есть дорога, почему бы по ней не мчаться курьерскому?!”»

Для начала заметим, что первые строки припева в разных версиях песни не остаются неизменными, а как раз варьируются: «по тундре, по широкой дороге», «по тундре, по стальной магистрали», «где мчится скорый», «где мчится поезд»… Несведущий юноша вполне мог допустить вольность с курьерским поездом из Воркуты. Но ведь Шурмак утверждал, будто Петру Смирнову «песня так понравилась, что он заставлял меня петь с ним до тех пор, пока не запомнил». Продолжались такие спевки долго и по два раза на день. Как же бывший зэк, отмотавший в воркутинских лагерях пять лет, не обратил внимания на столь очевидную нелепость и не поправил парня? Это просто немыслимое, фантастическое допущение, учитывая то, что воровская братия прекрасно разбиралась в типах поездов, поскольку «бомбила» их постоянно — как пассажирские, так и товарные.

Но самое любопытное: строительство железнодорожной ветки Котлас — Воркута было завершено лишь 31 декабря 1941 года, стало быть, только в 1942-м появилась возможность добраться на поезде от Воркуты до Ленинграда. Строили дорогу заключённые Северного железнодорожного исправительно-трудового лагеря НКВД, который действовал с 1938 по 1950 год. Здесь отбывал срок и Пётр Смирнов, рассказавший Шурмаку о строительстве железной дороги, запечатлённой затем в знаменитой песне. О каком же «курьерском» поезде могла идти речь? Кто погнал бы во время войны пассажирский поезд высшей категории в блокадный Ленинград? Опытный сиделец поднял бы на смех лопоухого мальчугана, если бы тот «вклеил» в песню упоминание о «курьерском»…

Кстати, Григорий Шурмак настойчиво подчёркивает, что Смирнов был вором-рецедивистом, хотя тот говорит, будто попал в лагерь сам не знает за что. Конечно, впору вспомнить ироническую сентенцию о том, что все зэки сидят «ни за что» (как в анекдоте: «Врёшь! Ни за что червонец дают, а у тебя четвертак!»). Однако Шурмак и своего брата Изю причисляет к ворам (несмотря на то что тот был осуждён впервые и на ничтожный срок). Зачем? Возможно, чтобы объяснить, что могло побудить 17-летнего юношу к сочинению воровской баллады?