Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Когда в конце августа Густав-Адольф получил наконец через Мониера и Мёллера воодушевившие его известия о согласии Москвы на весь военно-стратегический план, он не мог в то же время не понять, что осуществление плана ходом вещей переносится на следующее лето. Но в течение этого срока Густаву-Адольфу можно было уже не опасаться удара в спину со стороны Речи Посполитой: как мы видели, Московское государство почти формально объявило Речи Посполитой войну перед лицом всей Европы; имелось немало известий о тревоге и военных приготовлениях Польши — ясно, что в этих условиях она не взяла бы на себя инициативу нападения на шведов. Вот почему война с германским императором понемногу снова заняла первое место в ближайших планах Густава-Адольфа.

Историку, знающему, как долго еще продолжалась Тридцатилетняя война, психологически нелегко представить себе, что в 1631 г. она казалась идущей к быстрой развязке. Но несомненно, что Густав-Адольф, особенно после разгрома имперской армии при Брейтенфельде, был уверен в возможности до следующего лета покончить уже в основном с императором и тогда вернуться к польской проблеме, — отсюда стремительный темп, который приняли его операции в Германии сразу после Брейтенфельдской битвы. Напомним, с какой уверенностью писал он еще в июне 1631 г. из Штеттина царю, отвечая на желание последнего, «чтоб наше королевское в-во вашему царскому в-ву против польского короля помогал»: «хотя [еще] и не вся немецкая земля под наше королевское величество подданна, однако мы нашу королевскую великую дружбу и любовь к вашему ц. в-ву показать хотим» [446]. В этих словах выражена полная уверенность, что покорение «всей немецкой земли» — дело близкого будущего. Так думал не один Густав-Адольф. «От столкновения Тилли с Густавом зависит все будущее Германии», — писал папский нунций незадолго до Брейтенфельдской битвы [447]. Перевес шведов в этом столкновении решал, казалось бы, исход всей войны, ибо побежденная сторона не могла уже рассчитывать ни на какие резервы. Кстати, Маркс, конспектируя Шлоссера, тоже отметил, что после битвы при Брейтенфельде «война скоро окончилась бы, если бы не подлость курпса (т. е. курфюрста Саксонского. — Б. П .) и измена его генерала Арнима» [448]. В этой битве, имевшей даже не всегерманское, а всеевропейское значение и отозвавшейся по всей Европе далекими раскатами политического эха, столкнулись не просто две сильнейшие армии своего времени, но в их лице две политические коалиции, на которые разделилась Европа. Французские субсидии Швеции были широко известны; английскую помощь современники склонны были преувеличивать; о русской помощи менее всего знали, но зато немало фантазировали: согласно французским донесениям из Германии, Густав-Адольф перед Брейтенфельдской битвой увеличивал свою армию «не только новыми подкреплениями из Швеции, но и помощью, оказанной ему Московским царем, весть о смерти которого по оправдалась» [449]. Так или иначе это была действительно первая битва всеевропейской войны, и в этой битве антигабсбургская коалиция достигла неоспоримого превосходства.

В самом деле, Брейтенфельдская битва была поражением не каких-либо случайных, а основных сил Империи и тем самым ликвидацией успехов императора и Католической лиги, достигнутых к концу предыдущего периода. Армия Тилли незадолго до того пополнилась значительным контингентом императорских войск, возвратившихся из Италии. К Лейпцигу Тилли подступил с войском около 40 тыс. человек. Шведская армия имела всего 21 тыс. человек, но неизмеримо лучше вооруженных и обученных. К ней прибавилось 18–20 тыс. саксонских новобранцев, правда разбежавшихся в самом начале сражения. Битва под Лейпцигом продолжалась 5 часов и закончилась почти полным уничтожением войска Тилли; он потерял более 10 тыс. человек, всю артиллерию, все знамена, обоз и едва не был убит сам [450]. Имперско-католическая армия буквально рассыпалась в прах, а вместе с нею и миф о ее непобедимости. При известии об этом разгроме в Вене потеряли голову от отчаяния. Густав-Адольф писал с огромной радостью в Швецию: «Счастье осенило наше оружие… Мы после жестокого и упорного четырехчасового боя победили врага свободы, обратили его в бегство и разбили при его отступлении врассыпную с поля битвы» [451].

После этой головокружительной победы Густав-Адольф стремительно и почти беспрепятственно пошел через Тюрингию и Франконию в Западную прирейнскую Германию, затем в Баварию и к габсбургским наследственным землям, а саксонскую армию во главе с Арнимом отправил в охватывающий марш через Моравию, Лаузиц и Чехию.