Эдвард Радзинский - Тираны России и СССР [Распутин. Жизнь и смерть + Сталин. Жизнь и смерть]

Молотов спешит устроить поход членов Политбюро на дачу. Там великий актер разыгрывает знакомый спектакль — «Игра в отставку».

Чадаев описывает происшедшее со слов Булганина:

«Всех нас поразил тогда вид Сталина. Он выглядел исхудавшим, осунувшимся… землистое лицо, покрытое оспинками… он был хмур.

Он сказал: „Да, нет великого Ленина… Посмотрел бы он на нас, кому судьбу страны доверил. От советских людей идет поток писем, в которых справедливо упрекают нас: неужели нельзя остановить врага, дать отпор. Наверное, среди вас есть и такие, которые не прочь переложить вину, разумеется, на меня “». (Представляю взгляд его желтых глаз и как соратники заспешили с ответом. — Э. Р. )

Молотов: «Спасибо за откровенность, но заявляю: если бы кто-то попытался направить меня против тебя, я послал бы этого дурака к чертовой матери… Мы просим тебя вернуться к делам, со своей стороны мы будем активно помогать».

Сталин: «Но все-таки подумайте: могу ли я дальше оправдывать надежды, довести страну до победного конца. Может, есть более достойные кандидатуры?»

Ворошилов: «Думаю, единодушно выражу мнение: достойнее никого нет».

И сразу же раздались дружные голоса: «Правильно!»

Они усердно умоляют. Знают: кто не будет усерден — обречен.

Игра закончена: теперь, когда в очередной раз они сами умолили его быть Вождем, он как бы вновь облечен ими властью.

По Журналу регистрации посетителей проверяю написанное Чадаевым… Он ошибся всего на один день. 28 июня Сталин еще принимал посетителей. Но 29 и 30 июня записей в Журнале нет .

В это время Сталин действительно отсутствовал в Кремле и вернулся вновь только 1 июля.

3 июля облеченный новой властью Сталин выступил по радио с долгожданным обращением к народу.

«Товарищи, граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои…» — так он начал. Да, вместе с главным обращением революции — «товарищ» появилось христианское, из семинарской памяти возникшее «братья и сестры».

«Братья и сестры» должны защитить Родину-мать. И в художественных фильмах той поры зазвонил церковный колокол…

На даче у него было время все продумать, и он провозгласил Отечественную войну — священную войну народа с захватчиками, как когда-то Александр I против вторгшегося Наполеона. Будто подсказывая эту идею, Гитлер начал свой поход почти день в день с Наполеоном — 22 июня… Аналогия должна была вселять надежду: в 1812 году так же отступали, даже отдали Москву врагу — но победили.

Конечно, и партия фигурировала в его речи — был призыв «сплотиться вокруг партии Ленина — Сталина ». И эта фраза никому не казалась дикой в устах самого Сталина. Обычное понятие — как «голубое небо».

«В газетах — странная галиматья из марксизма и царского полицейского православия, фатально сопутствовавшего всякой русской власти в лице ее нерусских правителей», — писала в дневнике современница.

На самом деле все было значительнее и сложнее. В таинственные дни уединения бывший семинарист решил призвать на помощь отвергнутого им Бога. Он узнал, что Патриарх Антиохийский обратился с посланием ко всем христианам о помощи России.

На книге об Иване Грозном есть запись: «Поговорить с Шапошн.» (Шапошниковым — тогдашним главой Генштаба). «Сталин называл его только по имени-отчеству, в разговорах с ним никогда не повышал голоса… он был единственным, которому он разрешал курить в своем кабинете», — вспоминал Жуков.

Борис Михайлович Шапошников, бывший царский полковник, был открыто религиозным человеком. Сыном священника был и другой руководитель Генштаба — Василевский. В первые дни войны эти люди особенно близки к Сталину. Видимо, от них он узнал о случае, потрясшем православный мир.

Илия, митрополит гор Ливанских, затворился в каменном подземелье и без сна и еды стоял на коленях с молитвой Божьей Матери о России. И было ему чудесное видение (о котором он написал письмо главам Русской церкви): на третьи сутки в огненном столпе к нему явилась Богородица и передала ему определение Божие: «Должны быть открыты по всей стране храмы и духовные монастыри. Священники должны быть возвращены из тюрем. Ленинград не сдавать, но обнести город Святой иконой Казанской Божьей Матери. Потом икону везти в Москву и совершить там молебен, и далее везти ее в Сталинград…»

Как звучали для Сталина все эти слова, будто из забытого детства, — для него, объявившего столь недавно «безбожную пятилетку», в конце которой (в 1943 году) должен был быть закрыт последний храм и уничтожен последний священник.