Эдвард Радзинский - Тираны России и СССР [Распутин. Жизнь и смерть + Сталин. Жизнь и смерть]

Бедный Бухарин в одну из бессонных ночей сочиняет даже «Поэму о Сталине» и шлет ее на суд самому герою… Но скромный герой попросил ее не печатать.

Уже в декабре на пленуме ЦК Ежов прямо обвиняет Бухарина в контрреволюционной деятельности. Но Хозяин до конца играет роль доверчивого мавра и заявляет: «Не следует торопиться с решениями. Следствие продолжать».

Жизнь Бухарина становится адом. На пленумах, в перерывах между заседаниями, устраиваются очные ставки Бухарина и Рыкова с привезенными из тюрем ленинскими соратниками, а ныне заключенными — Пятаковым, Радеком и прочими. В присутствии членов Политбюро его ближайший друг Радек и все остальные покорно обвиняют Бухарина в причастности к заговору. Он истерически опровергает их показания.

Но за ними следуют новые…

Перед самым Новым годом Сталин устроил для народа великий праздник: дал ему Конституцию, написанную бедным Бухариным.

«Под гром восторженных оваций в честь творца Конституции великого Сталина Чрезвычайный Восьмой съезд Советов единогласно постановил: „Принять за основу… проект Конституции“».

Из письма рабочего А. Сукова: «Трудно описать, что делалось в Кремлевском зале. Все поднялись с мест и долго приветствовали Вождя. Товарищ Сталин, стоя на трибуне, поднял руку, требуя тишины.

Он несколько раз приглашал нас садиться. Ничего не помогало. Мы запели „Интернационал“, потом снова продолжалась овация. Товарищ Сталин обернулся к президиуму, наверное требуя установить порядок, вынул часы и показал их нам, но мы не признавали времени».

Газеты завели новую рубрику — «Письма делегатов съезда».

Несколько забыв о Конституции, делегаты писали: «Незабываемые минуты пережил я, когда увидел светлое лицо любимейшего Вождя» (рабочий П. Калинин).

«Спешу поделиться с вами величайшей радостью: в Кремлевском дворце я увидела самого дорогого нам человека на Земле. Сидела как очарованная и не могла оторвать взгляда от лица товарища Сталина» (ткачиха Н. Ложечникова).

«Мне и Дусе сказали: завтра с вами будет беседовать товарищ Сталин. Не знаю, какое у меня было лицо, но Дуся вся вспыхнула, засветилась, глаза у нее буквально засияли» (ткачиха А. Карева).

И это не было тупой пропагандой. Увидеть его — земного бога — стало величайшим событием.

Писатель Корней Чуковский описывает его появление на съезде комсомола 22 апреля 1936 года: «Что сделалось с залом!.. Я оглянулся — у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные лица… Видеть его, просто видеть — для всех нас было счастьем… Каждый жест его воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства… Пастернак шептал мне все время восторженные слова… Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью» — так пишет (причем в дневнике!!!) один из умнейших, образованнейших людей России…

Сталин уже создал свой образ: царь и бог — Хозяин… Так что в 1937 году ему предстояло уничтожение отнюдь не ленинской партии, но святотатцев, жалких выродков, замысливших покуситься на бога.

Живя в оглушающем радиогазетном реве славословий Вождю и проклятий предателям, нервный Бухарчик сходил с ума… Накануне Нового года он получает новые удары и тотчас пишет «другу Кобе»: «15.12.36. Сегодня в „Правде“ появилась статья, что правые… „шли об руку с троцкистами, диверсантами, гестапо“».

Добрый Отелло реагирует: сердится и выговаривает редактору «Правды»: «Тов. Мехлису. Вопрос о бывших правых (Рыков, Бухарин) отложен до следующего пленума. Следовательно, надо прекратить ругань по адресу Бухарина (Рыкова). Не требуется большого ума, чтобы понять эту элементарную истину».

Но Мехлис ум имеет и знает «глубокий язык»: то, что пишет Вождь, и то, что хочет Вождь, — отнюдь не одно и то же.

Травля в «Правде» продолжалась.

Заканчивался 1936 год.

Из дневника М. Сванидзе: «Крупное, что было: праздновали день рождения И. (21 декабря. — Э. Р. ) Масса гостей, нарядно, шумно, танцевали под радио, разъехались к 7 утра».

«Встречали Новый год у И. Члены Политбюро с женами и мы — родня. Вяло, скучно. Я оделась слишком нарядно (черное длинное платье) и чувствовала себя не совсем хорошо… все было более скромно, чем 21-го, думала, будет наоборот».

Это было прощание. Они веселились или старались веселиться, а он знал их будущее. Новый год для большинства его гостей должен был стать последним.