Эдвард Радзинский - Тираны России и СССР [Распутин. Жизнь и смерть + Сталин. Жизнь и смерть]

Среди министров и в Генеральном штабе началась паника. Решено было объявить отмену указа «недоразумением, ошибкой, которая будет вскоре исправлена». Министр иностранных дел Сазонов и начальник Генштаба Янушкевич совещались: кого послать к царю — уговаривать исправить «ошибку».

Но Николай никого не принимал. И тогда «Грозный дядя» сумел добиться аудиенции. Он и убедил царя в том, чего тот сам так хотел…

17 июля в 3 часа дня Николай принял Сазонова и подтвердил согласие на общую мобилизацию. Сазонов немедленно позвонил Янушкевичу. Свое сообщение министр завершил фразой: «Теперь можете сломать телефон».

В 17 часов 30 минут телеграммы были разосланы.

Кайзер предложил русскому правительству к полудню 19 июля «приостановить всякие мероприятия, угрожающие Австрии и Германии», то есть прекратить мобилизацию. По истечении срока ультиматума, вечером того же дня, Германия объявила войну России.

Немецкий посол граф Пурталес со слезами на глазах вручил Сазонову соответствующий меморандум. «В 2 часа дня 20 июля состоялось торжественное богослужение в Зимнем дворце. И там же произошло публичное объявление войны. Я видел только радость на лицах. Царица с царем вышли к тысячам заполнившим площадь, и толпа пала на колени. Она же казалась такой взволнованной, что закрыла лицо руками, и по конвульсивным движениям ее плеч можно было предположить, что она плачет», — написал в своих воспоминаниях последний директор департамента полиции Васильев.

«20.07.14. Германия объявила нам войну, молись, отчаивается», — такую телеграмму послала Аликс в Покровское.

Но уже на следующий день Ники забудет про свое отчаяние.

«21.07.14. Николай просит благословить брата на войну, настроение здесь бодрое».

Верховным главнокомандующим царь назначил «Грозного дядю» — любимца армии, великого князя Николая Николаевича — главного врага Распутина. Аликс пришлось смириться — угар радости от предвкушения грядущей победы был всеобщим.

«Объявляем верным нашим подданным, что следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силой пробудились эти братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австро-Венгрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда… В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да будет еще теснее единение царя с народом…»

Так писал Николай в своем Манифесте о вступлении России в войну.

Между тем «Грозный дядя» решил окончательно расправиться со своим врагом. Получив донесение о «серьезной» телеграмме Распутина, Верховный главнокомандующий вознамерился не менее серьезно поговорить с Николаем о мужике, посмевшем пугать поражением Государя всея Руси. Но согласно показаниям все того же агента Терехова, «Распутин сказал… что за эту телеграмму его якобы хотели предать суду… но Государь… ответил: „Это наши семейные дела, они суду не подлежат“».

Великому князю указали его место.

В столице Распутин появился в конце августа. Теперь он поселился в новой квартире на Гороховой улице.

Из показаний Филиппова: «Вырубова перевела Распутина на Гороховую, в дом удобный для встреч».

Во дворе дома слонялись агенты — после покушения его вновь охраняли. Так возобновилась полицейская летопись его жизни.

«Темный» — такую уничижительную кличку дали теперь Распутину люди Джунковского.

Первыми к нему пришли старые друзья: «Темного посетил Молчанов 21–23, 29 августа».

Из показаний Молчанова: «Я не видел его до конца августа 1914 г., когда он, оправившись от покушения, вернулся в Петроград… он ходил сгорбленный в халате, потому что ему еще бинтовали рану и не позволяли одевать обычный костюм. Настроение у него было заметно подавленное… Он рассказывал мне о покушении, о том, как какая-то „стерва“ ранила его, как он бежал, зажав рубашкой рану, как при стеариновых свечах в селе Покровском ему делали операцию и как доктор удивлялся тому, что он не умер».

Он все еще жил непреходящим ужасом и недавней болью. Он с трудом разгибался. Но набросив пальто на его больничный халат, Аня повезла Распутина на встречу с царицей — «25 августа Темный отправился вместе с Вырубовой в Царское Село».