Йохен Хелльбек - Революция от первого лица - дневники сталинской эпохи

ГЛАВА 3 ЛАБОРАТОРИИ СОЗНАНИЯ

В 1893 году Маврикий Фабианович Шиллинг, молодой дво-рянин и подающий надежды дипломат, живший в Петербурге, отмечал в своем дневнике, что обошел множество магазинов в поисках толстой тетради с замком, но все такие тетради рас-проданы, и он смог сделать заказ только на тетрадь из сле-дующей партии. Изысканно оформленные дневники с замком и ключом были, как правило, недоступны в Советской России. Авторам дневников сталинской эпохи приходилось иметь дело со школьными тетрадями, да и те были в дефиците. Многие авторы дневников упоминали о том, что из-за отсутствия бумаги и тетрадей они были вынуждены приостановить писание своих хроник. В статье в «Правде» с сожалением сообщалось о де-фиците школьных тетрадей и их низком качестве: «Грубые, шершавые, неопределенного цвета обложки легко впитывают грязь и потому засалены и неопрятны. Клякс и замазанных слов гораздо больше, чем допустимо даже для учеников перво-го класса, и в этом не вина детей: в редкой тетради найдешь крохотный клочок промокательной бумаги». В отсутствие тетра-дей кое-кто вел дневник в бухгалтерской книге, которую пред-положительно мог найти у себя на работе [87]. Пользование бухгалтерской книгой, по-видимому, подтолкнуло профсоюзного работника Александра Медведкова к своеобразной дневниковой бухгалтерии. Он фиксировал события каждого дня своей жизни в нескольких таблицах с такими подзаголовками, как «число и месяц», «дни», «наименование проделанной работы и отдыха», «содержание работы и отдыха», «личные выступления и дейст-вия», «потраченное время» и «интимность». В таблицы он за-носил количество часов, ежедневно затрачиваемых на каждый вид деятельности. Другой автор вел свой дневник на разроз-ненных официальных бланках — как советских, так и дорево-люционных [88]. Таким образом, дневники сталинской эпохи внешне резко контрастировали с дореволюционными дневника-ми, которые зачастую велись в толстых, иногда переплетенных в кожу томах, порой сделанных из «мраморной» бумаги. Этот контраст был еще заметнее у тех авторов дневников, которые вели их и до, и после революции и рано или поздно были вы-нуждены сменить солидно переплетенные тома на грубые тет-ради, выпущенные в условиях советской экономики [89]. Симво-лизирующий переход авторов дневников от упорядоченной жиз-ни к бедности и сильным потрясениям, образ двух этих книг — переплетенного в кожу тома и школьной тетради — воплощает в себе и другой переход: от ведения дневников как занятия привилегированных членов общества к демократической про-грамме всеобщей грамотности, обучения и фиксации личностных изменений. Дефицит бумаги, который приходилось преодолевать авторам дневников в 1930-е годы, лишь дополнительно подчер-кивает силу их желания взяться за перо. Та же настоятельная потребность отражается в ряде общих тем дневников, связан-ных в представлении авторов с насущными вопросами, решение которых невозможно без их участия и борьбы. Многие авторы дневников верили, что живут в историческую эпоху, и стреми-лись участвовать в событиях, составлявших ее суть. Безуслов-ная обязанность и, у многих, желание быть вовлеченными в историческое развитие были в равной степени характерны как для верных сторонников сталинского режима, так и для неко-торых из его острых критиков. Авторы дневников также знали, что для участия в политике революционных преобразований они должны сначала преобразовать себя. Они использовали дневники для отслеживания своих мыслей и действий в свете требований «общественной полезности». Для того чтобы вклю-читься в историю, было необходимо трудиться и бороться. Хо-тя многие авторы не могли «слиться с революцией» и вместо этого были поглощены «маловажными» делами — от домашне-го хозяйства до любовных романов, — они все же винили себя в «мелочности» своих забот и настаивали на том, что их чело-веческая и гражданская ценность зависит от способности слу-жить более широким интересам общества. Они стремились приобщиться к опыту более крупного коллектива, представляв-шегося им живым организмом. Приверженность коллективу при-давала их жизни смысл и энергию, выходящие за рамки про-стого выживания в эпоху усиленного идеологического надзора. В свою очередь, многие из тех, кто не мог или не хотел мыслить в едином порыве с идущим вперед коллективом, чувствовали себя подавленными и бесполезными, а некоторые даже сооб-щали о своем желании умереть. Будучи жизнетворческой силой, революция ставила перед теми, кто находился в оппозиции ре-волюционному государству, вопрос о жизни и смерти.