Шарль Пти-Дютайи - Франция и Англия X-XIII веков. Становление монархии

В такое время, когда мысли государей и их советников недоставало одновременно и культуры, и смелости, когда разум и простой здравый смысл помрачались буйностью страстей, а также воспоминанием об исчезнувшем прошлом, в такое время королям Франции очень трудно было найти подходящую политическую ориентацию. Даже тот престиж, которым они еще пользовались, ослеплял их. А между там вокруг них накоплялось все более и более опасностей. После смерти Генриха I к ним прибавилась еще новая. Великое событие 1066 г. изменило течение западной истории: герцог Нормандский сделался королем Англии.

К концу XIII в. во Франции Филиппа Красивого и в Англии Эдуарда I монархические учреждения, концепция королевской власти и практика ее проявят черты поразительного сходства между собой. Но это был лишь момент встречи: и до нее обе королевские власти шли путями, не параллельными между собой, и после нее они разойдутся. Глубоко скрытые причины этого можно понять, только изучив происхождение той и другой.

В XI в. и даже еще в XII королевство Франция представляло собой лишь совокупность, почти теоретическую, независимых княжеств, окружавших королевский домен. Никто и не представлял себе, вплоть до царствования Филиппа Августа, что капетингская монархия может сделаться оппрессивной. Символом взаимоотношений между теми, которые захватили остатки публичной власти, являлся феодальный оммаж, и этот режим граничил с анархией. Политического общества не существовало. А в Англии политическое общество образовывалось. Однако во избежание недоразумений уговоримся заранее: то, что английская знать XIII в. сознательно положила начало парламентским вольностям, это неверно , на всем протяжении Средних веков она была проникнута феодальным духом; неверно к тому же и то, что в XIII в. существовал парламент в современном смысле этого слова. Но был определенный общественный строй, были местные, очень древние ячейки, народные суды, привычка платить общий налог, было своего рода национальное единство — и все это дало королевской власти средства очень рано создать государство, но это же создало и элементы сопротивления королевской власти. Вот почему и можно говорить о политическом обществе и искать его корни.

Чтобы это объяснить, нужно прежде всего напомнить, что королевство Англия во времена англосаксонских и нормандских королей было не больше, пожалуй, одной четверти современной Франции. В него не входили ни Ирландия, которая будет оставаться независимой вплоть до царствования Генриха II, ни Уэльс, завоеванный только Эдуардом I, ни Шотландия, присоединенная еще гораздо позднее, при вступлении на престол Иакова I. А на пространстве от Нортумберленда до Ламанша легче было возникнуть единству, чем от Фландрии до Пиренеев.

Много народов вторгались один за другим в эту маленькую страну. За доисторическим населением последовали кельты: гэлы и бретонцы. В продолжение почти четырех столетий Британию занимали римские легионы. Они покинули ее окончательно в течение V в., оставляя свободное место для германского нашествия: вожди англосаксонских отрядов основали маленькие королевства при обстоятельствах, которые, впрочем, недостаток текстов не позволяет установить; так что можно было говорить, что первая страница истории Англии была белой страницей. Как бы то ни было, германизация страны свершилась, и она была возобновлена и, так сказать, освежена притоком датчан, норвежцев и даже шведов начиная с VIII в.: скандинавские пираты колонизовали север и восток Англии, который был им уступлен Альфредом Великим (Уэдморский мир 878 г.), так же как они колонизовали Нормандию, уступленную им Карлом Простоватым. В первой половине XI века датчане даже совсем завоевали Англию [12] Мы не будем здесь говорить о скандинавской оккупации, интересной с юридической точки зрения. . Наконец, в 1066 г. произошло последнее нашествие: нашествие нормандцев Вильгельма Завоевателя, к которым присоединилось много фламандцев, пикардийцев и бретонцев из Арморики.

Все вышеупомянутые этнические элементы находятся и во Франции, и они составили основу французского населения. Но способ и относительное значение нашествий были в обеих странах различны. Очень важным обстоятельством являлось то, что романизация, насколько только возможно, полная в Галлии, была слабой и поверхностной в Великобритании. Надо особенно подчеркнуть значение этого основного контраста. Некоторые английские археологи, гордые находкой интересных остатков от римских времен, напрасно старались его оспаривать. Все крупные английские историки являются «германистами», и с полным основанием. «Романисты» ссылаются на развалины римских гробниц и нескольких сотен римских домов, найденные на английской равнине; они ссылаются на укрепления (Стена Адриана), дороги, надписи. Конечно, римские легионы и сопровождавшие их купцы не могли пробыть там три столетия, не оставив после себя каких-нибудь следов. Завоеватели не преминули принести с собой в эту отдаленную и туманную страну кое-какие латинские удобства, а жизнерадостность южного декоративного искусства облегчала их тоску по родине. Существовало даже несколько крупных поместий, устроенных на римский лад. Из Лондона, основание которого теряется во мраке докельтских времен, шли дороги, вдоль которых возникло несколько городов. Но римское владычество ограничивается равниной, на которой к тому же огромные пространства оставались невозделанными; да и самое владычество это имело почти исключительно военный характер. Надписи, за очень редкими исключениями, относятся к жизни легионов. Гробницы являются гробницами солдат, дороги — стратегическими дорогами, и торговля здесь развивалась для нужд интендантства. Дома, которые считают римскими, построены по доримскому плану. Наконец, а это самое главное, великое латинское дело моральной и интеллектуальной цивилизации, которое преобразило Галлию, в Британии только подготовлялось. Бретонцы не научились латинскому языку, разве только в городах. Христианство было поверхностным до такой степени, что не устояло перед германскими нашествиями. За исключением некоторого прогресса в земледельческих приемах, сельский быт остался таким же, каким был до римского завоевания.