Вольдемар Балязин - Петр Великий и его наследники

В 6 часов вечера в субботу, 6 июля, из Ропши в Петербург примчался нарочный и передал в собственные руки Екатерине еще одну записку от Алексея Орлова. Она была написана на такой же бумаге, что и предыдущая, и тем самым почерком. Эксперты полагают, что почерк был «пьяным».

«Матушка, милосердная Государыня! — писал Орлов. — Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским). Не успели мы разнять, а его уж и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил. Прогневили тебя и погубили души навек».

Получив известие о смерти Петра Федоровича, Екатерина приказала привезти его тело в Петербург и учинить вскрытие, чтобы узнать, не был ли он отравлен. Вскрытие показало, что отравления не было.

Убедившись в этом, Екатерина выдвинула официальную версию, изложив ее в манифесте от 7 июля 1762 года.

В манифесте сообщалось, что «бывший император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим, впал в прежестокую колику». После чего, говорилось в манифесте, больному было отправлено все необходимое для лечения и выздоровления. «Но, к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего вечера получили мы другое, что он волею Всевышнего Бога скончался».

Таким образом, не было даже формальной необходимости проводить расследование случившегося, опрашивать многочисленных свидетелей произошедшего на их глазах убийства, пусть даже непреднамеренного. А свидетелей тому, кроме Алексея Орлова и упомянутого в третьей записке князя Федора Барятинского, которого не «успели разнять» с покойным, было около полутора десятков.

Современники знали, что в последнем застолье с Петром III, кроме Алексея Орлова и князя Федора Барятинского, принимали участие князь Иван Сергеевич Барятинский — родной брат Федора, лейб-медик Карл Федорович Крузе, камергер Григорий Николаевич Теплов — автор текста отречения Петра III от престола, вахмистр конной гвардии Григорий Александрович Потемкин, Григорий Никитич Орлов — родственник братьев Орловых, знаменитый актер Федор Григорьевич Волков, уже известный нам Александр Мартынович Шванвич, бригадир Александр Иванович Брессан, камергер Петра III — еще неделю назад обыкновенный парикмахер, получивший чины камергера и бригадира за то, что известил Петра III о грозившей ему опасности, и наконец гвардии сержант Николай Николаевич Энгельгардт.

Кроме того, в комнате, где Петра III настигла смерть, были еще и трое безымянных лиц — двое часовых и кабинет-курьер, приехавший накануне из Петербурга. Современники утверждали, что Григорий Орлов, Теплов и Потемкин были только свидетелями и зрителями, а Федор Барятинский, Шванвич и особенно Энгельгардт — прямыми и активными убийцами. Брессан же был единственным из всех, кто кинулся на помощь Петру Федоровичу.

3 августа 1762 года Екатерина II дала Сенату указ, в котором говорилось: «За отличную и всем нашим верноподданным известную службу, верность и усердие к нам и отечеству Нашему, для незабвенной памяти о нашем к ним благоволении, всемилостивейше пожаловали мы деревнями в вечное и потомственное наследное владение, а некоторых из Кабинетной нашей суммы денежного равномерного противу таковых деревень суммою…». И далее идут знакомые нам фамилии — Орловы, Пассек, Федор Барятинский, Баскаков, Потемкин, братья Рославлевы, Ласунский, Бибиков, Мусин-Пушкин и другие.

Указ от 3 августа 1762 года был опубликован в «Санкт-Петербургских новостях» и сопровождался следующей сентенцией: «Ее Императорское Величество нимало не сомневалась об истинном верных своих подданных при всех бывших прежде обстоятельствах сокровенном к себе усердии, однако же к тем особливо, которые по ревности для поспешения благополучия народного побудили самим делом Ее Величества сердце милосердное к скорейшему принятию Престола российского и к спасению таким образом нашего отечества от угрожавших оному бедствий, на сих днях оказать соизволила особливые знаки своего благоволения и милости…». Весьма любопытно, что здесь же упоминались и Четверо простолюдинов: «…Федора и Григория Волковых в Дворяне и обоим 700 душ».