Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Даже Никитин с некоторым недоверием отнесся к подобным сказкам. Ермоленко был чем-то страшно напуган, бессвязно бормотал на допросах и, как только полиция его отпустила, сбежал в Сибирь (что не помешало большевикам в конце концов найти Ермоленко и свести с ним счеты, сгубив где-то в застенках Кремля) 16. Но в руках у Никитина были и некоторые подлинные документы – стопка перехваченных телеграмм, которые вполне можно было представить в суд. Даже из беглого их просмотра становились очевидны контакты между большевиками, германским Министерством иностранных дел и неким коммерческим банком в Швеции. Детали выглядели довольно мутно, однако же налицо был готовый шпионский триллер, с которым страстно желали ознакомиться и Керенский, и Бьюкенен, и союзнические разведслужбы. Керенский, который был теперь главой обновленного кабинета (а также имел ряд чрезвычайных полномочий), в середине июля инициировал собственное расследование. В течение всего нескольких месяцев следственная группа собрала больше двадцати томов свидетельств и улик.

Троцкий отзывается обо всем этом следующим образом:

Никогда люди так не лгали, как во время “великой”, “освободительной” войны. Если б ложь имела разрывную силу, наша планета обратилась бы в пыль задолго до Версальского мира 17.

Ермоленко лгал от отчаяния. Казалось совершенно невероятным, чтобы Ленин в самом деле подписал обязательство доставить фон Людендорфу голову сэра Джорджа Бьюкенена. Однако стоило следователям только пуститься в эту охоту за призраками – и слухи могли подпитывать расследование почти бесконечно. Например, британский посол в Швеции Эсме Ховард тоже добавил в пазл полезный кусочек. Вскоре после апрельского проезда Ленина через Швецию посол отправил в Лондон телеграмму, в которой с чужих слов пересказывал следующую историю (источником этой басни был якобы Николай Чхеидзе):

Ленин и его группа русских радикалов за некоторое время до начала [Февральской] революции в России получила от немецкого правительства право на свободный проезд. Из этого с очевидностью следует, что на случай фиаско Протопопова у немцев был готов свой план 18.

Секретные агенты прочих европейских держав тоже не отставали от скандинавов. В августе 1917 года в Цюрихе объявился американец по имени Фрэнк Честер, который рассказал, что в апреле был завербован немецкими агентами, оказавшими на него сильное давление. Честеру было поручено выйти на связь с Лениным. Куратор Честера, немец по фамилии Франкен, якобы дал американцу подробные инструкции:

Вы должны сообщить г-ну Ленину, что договор № 55 точно соблюдается. Кроме того, Вы должны насколько возможно помогать г-ну Ленину.

Тот же Франкен, по словам Честера, передал Ленину весной 1917 года четыре миллиона рублей. Эти деньги, предполагал американец, прошли через руки нескольких посредников, среди прочих – некоей стокгольмской дамы по фамилии, кажется, Суменсон 19.

На этом бредни Честера заканчивались, но было очевидно, что этот коктейль из государственных измен и шпионских похождений кружил головы очень многим людям. Один британский источник сообщал, что все речи Ленина пишет за него Александра Коллонтай,

поскольку сам он человек весьма необразованный и в своих выступлениях целиком полагается на нее.

В другой истории (также британского происхождения) говорилось, что

сестра Ленина отправилась в качестве шпионки в Салоники и там приняла от немцев сумму в 300 тысяч рублей, вероятно для оплаты ленинских агентов.

В июне на какое-то время распространился слух о том, что Николай Ленин (Nicolai Lenine) убит собственными сторонниками. Газеты наперегонки пустились в самые разнообразные спекуляции – часто с изрядным привкусом фирменного антисемитизма: “Настоящая фамилия Ленина – Цедерблюм! – восклицала Morning Post. – Однако он уже много лет пользуется кличкой Ульянов”. “Говорят также, – не отставала Daily Telegraph, – что Ленина на самом деле зовут Митенбладм (Mytenbladw)… ” 22

Измена, шпионаж и убийство – именно эти преступления в ту эпоху первыми приходили на ум каждому, особенно если дело касалось таких очевидных маргиналов, как политические эмигранты или евреи. Машина военной пропаганды, и так уже раскаленная добела, готова была, казалось, поставить новые рекорды, и каждому хотелось хоть немного ощутить ее вибрацию.

Вспоминая о тогдашней правительственной кампании в российской прессе, Керенский замечал: