Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Ленин не поддавался сомнениям. Он и тут, в снежной глуши, вдали от больших городов, затерянный в архипелаге ящиков и мешков, думал только о революции 21. О безопасности приходилось беспокоиться его спутникам: группу проводили на берег реки и усадили по двое в пятнадцати небольших санях. Эти импровизированные такси, запряженные коренастыми пони, по нескольку месяцев в году сновали взад и вперед по речному льду, покрывая за каждую ездку два с лишним километра. Их нынешние пассажиры, которые сейчас кутались в одеяла, пытаясь спастись от ледяных порывов арктического ветра, каких-нибудь шесть дней назад любовались лазурью швейцарских озер. По мере приближения русской границы некоторые путешественники (в том числе Елена Усиевич) были уже на грани паники – настолько реальной казалась угроза, что сейчас их всех арестуют. Зиновьев вспоминал, что откинулся на спинку саней и любовался небом. Но большинство остальных думали о границе и об ожидавшей их неизвестности.

У англичан в Петрограде составилось неблагоприятное мнение о большевиках. В течение нескольких недель революции Фрэнк Линдли наблюдал их риторику, их программу и их газету.

“Правда” <���…> занимает предвзятую позицию непримиримой вражды по отношению к членам Временного правительства и к войне, – записывал он в конце марта. – Первых газета представляет как опаснейших реакционеров, а последнюю – как результат махинаций их и подобных им за границей <���…>. Своими безжалостными нападками эта газета вызывает заметную нервозность в среднем классе Петрограда.

Хорошо, что “правительство своевременно обнаружило, что один из издателей газеты находится на службе в тайной полиции”, однако газета устояла 22. По-видимому, добавлял Линдли, никто не знает ни имен новых издателей, ни финансовых источников “Правды”.

Такого рода недостаток конкретных данных был в этот период постоянной проблемой. Единственный политик в составе Совета, имя которого Линдли мог назвать с уверенностью (хотя и в неточной транскрипции), был Чхеидзе. Кто были другие активисты и ораторы, оставалось неясным, и скептики испытывали самые мрачные предчувствия по поводу всех без исключения. Тем не менее Линдли казалось, что он может быть уверен в прочности Временного правительства. Оно “не оставляет желать лучшего”, писал Линдли из Петрограда в начале апреля 23. Более проницательный генерал Нокс был, однако, другого мнения, и в Лондоне не знали, кому верить. В любом случае было ясно, что большевики (которых в Лондоне называли не иначе как “экстремисты” и “максималисты”) превратятся в нечто гораздо более опасное, чем просто источник раздражения, если им удастся настроить Россию против войны.

В то воскресное утро, когда Ленин собирался пересечь российскую границу, вопрос о союзнической солидарности уже перестал быть чисто теоретическим. Наступление Нивеля на Западном фронте было назначено на раннее утро понедельника. Согласно первоначальному плану, одновременно и Россия должна была атаковать немцев, но теперь Франция и Англия вынуждены были смириться с задержкой на Востоке. Они были довольны уже тем, что русские солдаты хотя бы не бросают свои позиции, заставляя врага удерживать на Восточном фронте свои дивизии и обеспечивать их всем необходимым. Союзникам казалось, что это минимум, которого они вправе требовать от России, но даже это положение было под угрозой из-за гражданской смуты в Петрограде.

Даже Керенский, и тот, кажется, начал заигрывать с крайне левыми 24. Министр юстиции вдруг высказался о неприемлемости аннексий и контрибуций, поставив под сомнение заветные цели союзников в войне и напомнив им, что Петросовет находится в руках социалистов. Единственным рычагом давления, который оставался у Лондона и Парижа, было ограничение экономической помощи. В апреле 1917 года англичане задержали партию тяжелой артиллерии, первоначально предназначавшейся для России, на том основании, что это оружие сейчас нужнее на других участках фронта. Правительство США, только что вступившее в игру, рассматривало возможность удержания обещанного военного кредита в случае, если Россия уступит пацифистам 25.

За неделю до начала наступления Нивеля все союзники, следившие за событиями в России, с облегчением отметили, что левые, настроенные против войны, кажется, несколько сдали назад. “Правда” (под влиянием Каменева) смягчила тон, а Церетели творил настоящие чудеса в Петросовете. Локкарт в Москве по-прежнему оценивал большевиков как “наименее удовлетворительный элемент”. В их рядах, писал он, “кажется, есть немецкие провокаторы, и [они], возможно, опираются на немецкие деньги”: