Леонид Млечин - Гитлер против Сталина

Офицеры британской контрразведки давали Гессу барбитураты в надежде выяснить, что у него на уме. Но ничего выудить им не удалось. Психиатры пришли к выводу, что заместитель фюрера — человек «без интеллектуальных интересов», иначе говоря, небольшого ума. Англичане, не колеблясь, арестовали Гесса. На свободу он уже никогда не выйдет. Но в Москве подозревали, что Гесс прилетел не просто так, что у него была какая–то договоренность с Лондоном.

В начале сорок первого в Лондон прилетел специальный представитель американского президента Гарри Гопкинс. Он должен был определить, что происходит в Лондоне и как долго англичане намерены сопротивляться. После встречи с премьер–министром он доложил Рузвельту: правительство — это Черчилль. С ним и надо иметь дело. В Москве же, напротив, Уинстону Черчиллю совсем не доверяли. Считали злейшим врагом советской власти, помня его участие в Гражданской войне, когда он организовал помощь оружием и боеприпасами Белой армии генерала Антона Ивановича Деникина.

Советские руководители считали, что британская королевская семья симпатизирует Германии и потому может подписать мир с Гитлером. Но это было очень неточное представление о национальных устремлениях англичан.

Хотя советский посол в Лондоне Иван Михайлович Майский прекрасно понимал логику англичан:

«Правящие классы Англии не хотят мира, а предпочитают войну с Германией. Мир в данный момент означал бы мир на базе нынешних завоеваний Германии. Германия вышла бы из войны, получив в свое распоряжение все материальные, технические и другие ресурсы всех оккупированных или подчиненных ей стран. В течение пяти лет Германия построила бы флот, не уступающий английскому, и тогда бы настал последний момент для Британской Империи». Черчилль писал, что советское правительство было заинтригованно эпизодом с Гессом. Заинтригованно — это еще мягко сказано! Для советских разведчиков в Лондоне это была одна из главных задач — выяснить, зачем заместитель фюрера прилетел в Англию и о чем говорил с британскими чиновниками. Это же впоследствии придется объяснять и самому Черчиллю, когда он окажется в Москве.

«Переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, — вспоминал Черчилль, — я сказал: «Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят». Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой: «Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне». Я не стал продолжать этот разговор».

В Москве и англичан, и немцев подозревали в двойной игре. Сталин и Молотов укрепились в мысли, что германский посол Шуленбург, разумеется, исполняет поручение Берлина и нужно играть напрямую.

Третья и последняя встреча двух послов в Москве прошла 12 мая 1941 года. Накануне Молотов сам — от руки! — написал Деканозову инструкции для новой беседы.

— Я говорил с товарищем Сталиным и товарищем Молотовым, — сказал советский посол немецкому, — насчет предложения об обмене письмами в связи с необходимостью ликвидировать слухи об ухудшении отношений между СССР и Германией. И Сталин, и Молотов в принципе не возражают… Так как срок моего пребывания в СССР истек, и сегодня я должен выехать в Германию, то Сталин считает, что вам следовало бы договориться с Молотовым о содержании и тексте писем.

Реакции не последовало.

Деканозов разочарованно доложил Молотову: « Шуленбург сам не начинал разговора… На мое заявление ответил, что он собственно беседовал со мной в частном порядке и сделал предложение, не имея на то никаких полномочий».

Шуленбург ответил Деканозову, что «не может продолжить эти переговоры с Молотовым, так как не имеет поручения от своего правительства. Он несколько раз «просил» не выдавать его, Шуленбурга, что он внес эти предложения… Было бы хорошо, чтобы Сталин сам от себя спонтанно обратился с письмом к Гитлеру». И дальше немецкий посол перешел на менее важные темы.

Деканозов, составляя отчет о беседе, не мог объяснить, почему Шуленбург, который сам затеял этот разговор, внезапно утратил интерес к идее обменяться письмами…

А дело было в том, что немецкий посол пришел к выводу, что в Москве его не понимают. И не верят, что война вот–вот начнется.

Сталин полагал, что фюрер так же холоден и расчетлив, как и он сам, и не станет рисковать, поставив на кон все достигнутое во имя нереальной цели — покорения Советского Союза. Но особая сила Гитлера состояла в умении бесстрашно строить воздушные замки. Сколько бы насмешек ни вызывал его вид и очевидная театральность выступлений, люди слушали фюрера, открыв рот.