Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Из-за своего нежелания попасть в тиски своих высокопоставленных коллег и тем более рядовых членов партии, некоторые лидеры, не отличающиеся беззаветной преданностью демократическим нормам, ставят себе в заслугу то, что они не принадлежат ни к одной партии. Пример генерала де Голля, который не только был «вне партий», но и прежде всего совершенствовал, а не подрывал французскую демократию, является исключением, подтверждающим правило. Лидеры, провозглашающие свою внепартийность, чаще обнаруживаются в странах, выходящих из-под авторитарного правления, и, дистанцируясь от партийной принадлежности, они способствуют тому, чтобы отказ от авторитаризма был, мягко говоря, неполным. В России и Борис Ельцин, и Владимир Путин с гордостью подчеркивали, что они — президенты всего народа, не скованные или испорченные партийными интересами. Поступая так, они невольно или вполне сознательно оказали развитию демократии в постсоветской России медвежью услугу. (В течение некоторого времени Путин был председателем прокремлевской партии «Единая Россия», не являясь ее членом.) Роль президента или премьер-министра демократического государства как лидера нации, действующего в интересах всего народа, как он их понимает, не может умалить его принадлежность к политической партии. Угрозой нарождающейся демократии является не партийность главы исполнительной власти, а слабые или неумелые политические партии. То, что глава исполнительной власти не является партийным лидером или даже членом партии, девальвирует роль партий и, следовательно, наносит ущерб построению демократических институтов.

Институты, несомненно, влияют на то, что способны делать лидеры, а их решения, в свою очередь, отражаются на институтах. То, какую форму правления — президентскую, парламентскую или президентско-парламентскую — выберет для себя страна, находящаяся в процессе перехода от жестко авторитарного режима, будет иметь определенные последствия. Существует обширный список трудов, посвященных сравнительному анализу преимуществ президентского и парламентского строя для развития демократии. Многое свидетельствует в пользу того, что парламентаризм в большей степени способствует расцвету демократии по сравнению и с президентской, и с президентско-парламентской системой (в последней полномочия высшей исполнительной власти поделены между президентом и премьером) [221]. Президентско-парламентская система встречается на политическом ландшафте все чаще. Сегодня такое раздвоение исполнительной власти присутствует более чем в пятидесяти странах [222].

Кроме того, среди двойных систем исполнительной власти существует различие между странами, где премьер-министр и кабинет подотчетны только законодательному органу, и странами, где премьер-министр и кабинет отвечают и перед президентом, и перед парламентом. Основным поставщиком статистики, свидетельствующей о том, что президентско-парламентское правление не настолько демократично по сравнению с парламентской системой, являются страны второй из этих групп [223]. В демократически устроенной президентско-парламентской системе существует возможность неудобного «сожительства»: президенту, избранному в различное время с законодательным органом, приходится искать способы работы с премьером и парламентским большинством других политических убеждений. Это может приводить к потенциально дестабилизирующим систему трениям, хотя французская Пятая республика удивительно спокойно переживала подобные электоральные казусы.

Напротив, в России периода президентства Владимира Путина парламент был доведен до состояния почтительной покорности и зависимости. До этого система породила серьезный конфликт законодательной и исполнительной власти, в котором Борис Ельцин использовал для усмирения своих самых непримиримых противников танки и снаряды (эта экстремальная версия «сильного лидерства» практически не вызвала даже намека на критику со стороны большинства правительств Запада). На деле это стало роковым шагом к реставрации правления «твердой руки», и Россия двинулась в сторону большего авторитаризма. Выбор Путина в качестве преемника Ельцина лишь укрепил уже зародившийся тренд [224]. Помимо прочего, это заставляет вернуться к старому вопросу о причинно-следственных связях — действительно ли лидеры и политические элиты в странах с традицией авторитарного правления выбирают президентско-парламентскую систему с сильным креном в сторону президента, что приводит к чрезмерной концентрации полномочий у главы исполнительной власти. Не следует излишне полагаться на внешний вид институтов. Российская традиция персонализации власти, разумеется, предполагала, что, уступая президентство своему протеже Дмитрию Медведеву на четырехлетний срок и переходя на позицию премьер-министра, Путин на самом деле оставался сильнейшей фигурой этого тандема [225]. Он остался начальником, а Медведев — подчиненным, и это понимали все.