Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Участники конституционного Конвента, собравшиеся в Филадельфии в 1787 году, выступили с двумя инновациями практики государственного управления — письменной Конституцией и разделением властей на федеральном уровне. Таким образом, властные полномочия президента были ограничены кодификацией законов о политическом устройстве, устанавливающих сферы ответственности различных институтов. Конституция стала документом, который, по выражению де Токвиля, «является источником всей власти в республике» [140]. Президентская власть была ограничена и благодаря тому, что в Конституции разделялись полномочия федерального правительства и властей штатов, каждому из которых предоставлялась автономия в определяемых ими областях. Это было качественным отличием от обычной децентрализации (присутствовавшей в некоторых других странах), поскольку означало, что ни один из них не сможет нарушить юрисдикцию другого. Сознательный и решительный переход США одновременно к конституционной форме правления и федерализму оказал значительное влияние на принятие подобных же подходов другими странами, хотя институциональные компоновки, легшие в основу американской Конституции, остались единственными в своем роде.

Государственное устройство и федеральное разделение властей в США установили принципиально новые ограничения полномочий высшей исполнительной власти. То же можно сказать и об особом месте, которое занимает закон в американской политической повседневности — временами верховенство закона начинает сильно напоминать верховенство законников. «Самое легалистское государственное устройство в мире», как назвал его Файнер [141], на практике означает, что решения, которые были бы вполне приемлемы для законно избранного правительства любой другой страны, в США могут становиться предметом судебного спора. Так, стоило только президенту Бараку Обаме провести через конгресс полномасштабный, но не дотягивающий до уровня других развитых стран закон о здравоохранении, как Верховный суд по собственной инициативе озаботился проблемой конституционности «Закона о защите пациентов и доступной медицинской помощи» [142]. Поскольку результаты голосования судей в целом прогнозируемы, исходя из их общественно-политических пристрастий, все очень удивились, когда вопрос конституционности этого законодательного акта решился положительно перевесом в один голос, который принадлежал консервативному председателю Верховного суда Джону Робертсу [143]. Многие из решений Верховного суда выглядят как продолжение политики иными средствами. Известный теоретик права Ричард Дворкин даже предположил, что Робертс захотел поддержать закон «из соображений пиара», а не по действительно юридическим основаниям [144]. Как бы то ни было, но окончательное решение было за Верховным судом. Более полутора веков назад де Токвиль писал: «В Соединенных Штатах вряд ли есть хотя бы один политический вопрос, который рано или поздно не превратится в юридический» [145].

Каким бы огромным ни было влияние Американской революции, оно тем не менее уступает влиянию Великой французской революции [146]. Если американцы утверждались в праве самоуправления, то французские революционеры претендовали на значительно большее. Они верили, что создают образец для остального мира, в первую очередь для Европы. Даже в двадцатом столетии революционеры, например российские большевики, часто обращались к опыту французской революции и ее последствий — от представления себя в роли якобинцев до опасений перед бонапартизмом [147]. Французская революция была по своей сути намного более демократической и эгалитарной, чем американская. При этом между американской Конституцией и ее Биллем о правах, с одной стороны, и Великой французской революцией с ее Декларацией прав человека — с другой, существовало одно важное различие, которое в долгосрочной перспективе стало преимуществом первой. Американские права были четко сформулированы и юридически осуществимы, тогда как французские были не более чем заявлением о намерениях в самом общем смысле [148].

Французское монархическое правление было столь же неумелым и деспотичным, как и в любой другой европейской стране, но свобод во Франции было уже больше, чем в большинстве других государств Европы. Важнейшей дополнительной составляющей, вдохновлявшей многих из числа революционеров, была идеология народовластия и равенства, взгляды «радикального Просвещения», что частично объясняет, почему революция приняла именно такой характер. Среди перемен, произведенных французской революцией, были коренные изменения правовой системы, отмена феодальных привилегий, отмена церковной власти, провозглашение полной отмены рабства чернокожих, изменение брачного законодательства с введением возможности развода и эмансипация еврейства [149]. До сих пор не утихают оживленные дискуссии не только о причинах французской революции, но и о датах ее начала и окончания, хотя взятие Бастилии 14 июля 1789 года стало символом падения старого режима и насильственного перехода к народовластию.