Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Большинство коммунистических государств Европы были либо фактически созданы Советским Союзом (как и в случае Монголии — первой азиатской страны, принявшей коммунистический режим), либо формировались при непосредственном советском участии. Подъем коммунизма в Восточной Европе был во многом одним из последствий Второй мировой войны и успехов Советской армии, сыгравшей намного более важную роль, чем вооруженные силы всех остальных стран в разгроме гитлеровской Германии на суше. Двумя странами, в которых захват власти коммунистами наиболее очевидным образом стал результатом местных революций, а не советским назначением, были расположенные на юго-западе Европы Югославия и Албания (при этом югославские коммунисты оказывали значительную помощь Албанской коммунистической партии, и одно время серьезно рассматривался вопрос объединения двух стран в рамках конфедеративного или даже федеративного государства). Коммунистические партии обеих стран использовали в качестве средства достижения своих революционных целей важную роль, сыгранную ими в движении сопротивления во время войны. То же самое в некоторой степени верно и в отношении других восточно- и центрально-европейских стран, где коммунисты были активны в движениях сопротивления (только после нападения нацистов на СССР в июне 1941 года), но нигде на континенте коммунисты не играли в военное время столь же огромную роль, как в Югославии.

Во время Первой мировой войны Иосип Броз, в дальнейшем более известный под взятым им в 1934 году псевдонимом Тито, сражался в рядах австро-венгерской армии, в 1915 году был тяжело ранен, попал в плен и следующие пять лет находился в качестве военнопленного в России, где и застал большевистскую революцию [678]. В тогдашнее Королевство Югославия Тито вернулся сочувствующим большевикам. Он стал одним из первых членов Югославской коммунистической партии, основанной вскоре после окончания Первой мировой войны. В 1920-х годах Тито несколько раз арестовывали, а с 1928 по 1934 год он находился в тюремном заключении. После освобождения он был введен в состав политбюро Югославской коммунистической партии. На следующий год его вызвали в Москву для работы в Коминтерне — организации международного коммунистического движения. На самом деле Коминтерн был орудием Советской коммунистической партии и ее вождя-диктатора — один из бывших американских коммунистов называл эту организацию «Сталинтерном» [679]. Тем не менее возглавлявший Коминтерн с 1935 года и вплоть до роспуска в 1943 году болгарский коммунист Георгий Димитров пользовался определенным авторитетом и влиянием [680]. Для иностранного коммуниста вызов на работу в Коминтерн мог открывать путь в высшие эшелоны, но мог означать и скорую гибель. Многие европейские коммунисты, эмигрировавшие в Советский Союз из стран с фашистскими или крайне правыми тоталитарными режимами, пали жертвами сталинских репрессий конца 1930-х годов. Выбор лидера любой подпольной коммунистической партии происходил, по сути дела, в Москве, и в 1937 году эту должность получил Тито, официально закрепив за собой место генерального секретаря в 1939 году [681].

В устранении всех элементов гражданского общества Ходжа зашел дальше, чем подавляющее большинство коммунистических вождей.

Таким образом, человек, позднее ставший источником постоянного раздражения советского руководства, был обязан своим руководящим положением среди югославских коммунистов покровительству Москвы. Однако впоследствии Тито создал себе в Югославии авторитет, не зависевший от советской поддержки, который, разумеется, только вырос после того, как он навлек на себя гнев советского руководства. Его лидерские качества в полной мере проявились в военное время, а затем и после разлада в отношениях между Югославией и СССР в 1948 году. Британский офицер Билл Дикин (ставший затем ректором колледжа Св. Антония Оксфордского университета сэр Уильям Дикин), десантировавшийся в 1943 году в Черногорию для осуществления связи с югославскими партизанами, отмечал, что для осуществления своей власти Тито было достаточно «нескольких слов или жестов» и что он завоевывал «инстинктивное и полное уважение всех окружавших его людей». Дикин увидел его «уверенным в своих оценках и в высшей степени сдержанным». Он рассчитывал обнаружить перед собой несгибаемого доктринера, невосприимчивого к откровенным спорам, но вместо этого оказалось, что перед ним человек, «готовый проявлять гибкость в дискуссиях, остроумный и очень любознательный» [682].