Николай Мальцев: Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

Родителей я видел лишь поздними вечерами. Я даже сомневаюсь, что в колхозе были выходные. Отец в весенне-летний период работал разъездным механиком походной мастерской и иногда, когда находился в наших краях, заезжал днем пообедать. Зимой он ремонтировал технику в МТС и дома появлялся редко. Мама и бабушка были малограмотными. Мама буквы знала, но никогда даже не пыталась учить меня грамоте, а отцу было некогда заниматься моим обучением. Тем не менее ещё задолго до того, как пойти в первый класс, примерно с 3–4 лет, я освоил азбуку и ещё до школы, чтобы показать родителям свою грамотность, вечерами читал им статьи из газеты «Правда», мало понимая смысл содержания. Конечно, начальные знания я получил не из воздуха или от потусторонних сил.

Дело в том, что впритык к нашей избе была прилеплена такая же самановая изба, где жили с матерью мои старшие по возрасту двоюродные братья. Витя был старше меня на шесть лет, а Коля – на три года. Их отец, родной брат моей матери, погиб на фронте. Мать моих двоюродных братьев также с утра до вечера трудилась в колхозе. Несмотря на такой ежедневный труд, в доме братьев была страшная послевоенная нищета, а сами они были всегда полуголодными и не ели вдоволь даже обыкновенного черного хлеба. Я думаю, что они выжили, потому что наша общая бабушка, которая жила совместно с моими работающими родителями, их постоянно подкармливала. В семье я рос один и, видимо, когда научился ходить, мешал бабушке выполнять работы по домашнему хозяйству. Одного меня надолго оставлять было опасно. Долгими зимами, бабушка собирала узелок продуктов, клала туда краюху хлеба и отправлялась вместе со мной в гости к моим двоюродным братьям. Чтобы попасть в их избу, по улице надо было пройти метров 10. Она передавала узелок с продуктами старшему Вите и просила его присмотреть за мной и занять меня чем-нибудь пару часов, пока она занимается по хозяйству.

Отводила она меня в избу моих двоюродных братьев скорее ради их подкормки, но и мне в их обществе было веселее. Никаких игрушек в моей избе и избе моих братьев никогда не было. Витя учился в местной начальной школе. Он часто выполнял за столом домашние задания, а мы с Николаем придумывали игры и занимали себя, чем могли. Когда мы ссорились, он давал нам букварь. Показывал и называл какую-нибудь букву и предлагал запомнить. Букварь меня очень заинтересовал. Я и сам подходил к Вите, показывал очередную букву и просил его произнести её название. Так голодной и холодной зимой 1946–47 года, будучи в возрасте трех лет, мне удалось изучить и запомнить все буквы русского алфавита. В весенне-летний и осенний период посадки, окучивания, уничтожения сорняков, а затем и уборки картофеля я физически не мог следовать за бабушкой.

Одного она меня тоже оставить не могла. В сентябре 1947 года двоюродный брат Коля пошел в первый класс. Витя учился слабо. Его во втором классе оставили на второй год. Такая система была повсеместной. Многие хронические «второгодники» сидели в каждом классе по два года и завершали начальное образование только в 15-или 16-летнем возрасте. Витя не был хроническим второгодником, но во втором классе и он задержался. Причин я не помню, но, вероятно, у него просто не было обуви и верхней одежды, чтобы в зимнее время 1944–45 учебного года посещать школу. Беднота в деревне была такая, что ни у одного ученика не было настоящего портфеля. Вместо портфелей использовали холщовые сумки, сшитые родителями из старых вещей. В весенне-летнее время и даже в первый месяц осени вся деревенская детвора ходила по улице исключительно босиком, в том числе и на школьные занятия. Я настолько привык к детскому босячеству, что и, переехав позже в пристанционный поселок, в семи километрах от моей деревни Козьмодемьяновка, вплоть до окончания Сабуро-Покровской десятилетки в теплое время не пользовался никакой обувью. Для посещения школы и для поездок в город, конечно, обувался, но обувь меня тяготила и, можно сказать, даже лишала какой-то внутренней свободы.

Как только выдавалась возможность, я сбрасывал постылую обувь и сразу чувствовал облегчение. Даже усталость пропадала. Так надолго впиталось в меня мое босоногое детство. В дни деревенского детства начальная школа была рядом, не более чем в четырехстах метрах от нашей избы. Но все равно в зимнее время без обуви и без верхней одежды преодолеть это короткое расстояние было невозможно. Вот по этой причине не только Витя, но и многие мои деревенские сверстники не могли посещать школу и оставались второгодниками. Если мне память не изменяет, то бабушка договорилась с учительницей, и Витя с Колей уже в трехлетнем возрасте брали меня с собой на школьные занятия. Видимо, учеников было мало или не хватало учителей, потому из экономии ученики всех четырех классов находились в одном помещении, а занятия вела одна учительница. Это частое присутствие на занятиях и помогло мне в трехлетнем возрасте не только освоить азбуку, но и научиться читать газеты. Сколько я ни напрягал память, чтобы вспомнить что-то негативное, какие-то обиды на нищету и полуголодное детство и меня самого, и моих сверстников, но ничего негативного не открывалось. Не знаю, может, это свойство моей личной памяти, выбрасывать и стирать все плохое, а оставлять только хорошее, но во мне сохранилось только ощущение счастья. Такое же счастье я ощущал и в моих деревенских сверстниках.