Трейси Борман - Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи

Письмо Марии осталось без ответа. Прошел еще месяц. Но с наступлением нового года Елизавета наконец решила действовать и неохотно признала, что единственным наказанием для кузины может быть только смерть. И все же мысль о необходимости подписывать смертный приговор и обрекать Марию на публичную казнь была для нее невыносима. Она тайно приказала стражнику шотландской королевы, Эмиасу Полету, «избавить ее от этого груза» — то есть ускорить смерть Марии с помощью яда или иных средств. Полет пришел в ужас и категорически отказался от подобного поручения. Понимая, что другого выхода у нее нет, Елизавета 1 февраля все же подписала смертный приговор собственной кузине.

Советники не мешкали. Прошла всего неделя, и утром 9 февраля 1587 года Мария Шотландская взошла на эшафот в большом зале замка Фотерингей. «С покатыми плечами, полным и широким лицом, двойным подбородком, ореховыми глазами и накладными рыжими волосами», Мария ничем не напоминала прекрасную женщину, которой много лет назад восторгался весь мир [690] Ballard, G., Memoirs of Several Ladies of Great Britain who have been celebrated for their writings or skill in the learned languages, arts and sciences (Detroit, 1985), p. 175. . Но она была преисполнена решимости одержать триумф даже в смерти. Когда дамы сняли ее верхнее одеяние, под ним оказалось алое платье — цвета мученичества. Затем Мария провозгласила свой статус помазанницы божией и в последний раз обратилась к своей кузине — королеве, женщине и «сестре». Даровав прощение своему палачу, она повернулась к дамам и приказала им прекратить «рыдания и стенания».

Но в том, что последовало за этим, достоинства уже не было. Когда Мария опустила голову на плаху и дала сигнал, что она готова к смерти, палач «обрушил на ее шею» свой топор, но промахнулся, и лишь отрубил часть ее лица. «Господь Иисус, прими мою душу», — возопила Мария. Палач вновь нанес удар по шее, но не перерубил ее, и только после третьего удара голова Марии наконец скатилась с эшафота. Когда палач попытался поднять ее, она выскользнула, и в его руках остался только ее парик. Тут оказалось, что под юбками казненной королевы пряталась ее маленькая собачка. Песик выбрался и «лег между ее головой и телом, и, поскольку он был весь покрыт ее кровью, его пришлось отмывать, как и другие вещи, на которых была кровь» [691] Longford, E. (ed.), The Oxford Book of Royal Anecdotes (Oxford, 1989), p. 244. Собачка вскоре умерла, по-видимому, от тоски по погибшей хозяйке. .

Узнав о казни Марии, Елизавета притворилась, что не может этому поверить. Уильям Кэмден утверждал, что она была «в притворном изумлении» [692] Camden, Historie of the Most Renowned and Victorious Princesse Elizabeth, p. 115. . Но на следующее утро она пришла в такую ярость, что даже придворные, которые уже привыкли к частым вспышкам раздражения, поняли, что никогда не видели ее в таком состоянии. Один свидетель вспоминал, что королева была в «жаре и страсти», кричала, что «никогда не приказывала и не намеревалась» казнить свою кузину. Потом королева сказала, что «этот груз лежит на всех них» [693] BM Lansdowne MS 1236 fo.32. .

Одновременно Елизавета публично демонстрировала глубокую скорбь по поводу смерти своей кузины. Кэмден писал: «Она предалась горю, оделась в траурные одежды и проливала обильные слезы». Королева больше, чем обычно, времени проводила в личных покоях. Посол при английском дворе замечал, что она «слегла в постель из-за великого горя, от которого она страдала из-за этого непредвиденного события» [694] Camden, Historie of the Most Renowned and Victorious Princesse Elizabeth, p. 115; CSPV, VIII, p. 256. . Все это, несомненно, было сделано напоказ — по крайней мере отчасти. Королева стремилась дистанцироваться от решения о казни Марии, чтобы не вызвать возмущения всей католической Европы. Она написала письмо сыну Марии, шотландскому королю Якову VI, в котором говорила, что «охвачена крайней скорбью» из-за «страшного несчастного случая, который (вопреки моим намерениям) произошел… Молю вас, чтобы и Бог, и многие другие знали, насколько невиновна я в этом деле; и надеюсь, что вы мне поверите» [695] Falkus (ed.), Private Lives, pp. 115–16. . Не желая пускать дело на самотек, она отправила доверенного придворного, чтобы тот лично доставил ее письмо Якову.

Искусственность подобных заверений была очевидна всем. Но реакцию Елизаветы нельзя считать исключительно политической игрой. Она действительно была потрясена тем, что ей пришлось обезглавить королеву, — особенно когда узнала обо всех ужасных обстоятельствах казни Марии. Мрачные детали казни стали ее кошмаром на многие годы. Они мучили Елизавету даже на смертном ложе. Говорили, что перед смертью она прошептала имя Марии.