Борис Костин - Вперед, сыны Эллады!

Но Селим III этим не ограничился. В Стамбуле доживал свой век князь Александр Ипсиланти, отец Константина, которому к моменту описываемых событий исполнилось восемьдесят лет. Не единожды Селим пытался уличить высокородного грека в двоедушии, но Александр всякий раз ускользал из цепких щупальцев всепроникающего спрута. Селим с нетерпением ждал со стороны Александра Ипсиланти существенной промашки и время от времени в целях устрашения гордого грека проводил в его окружении кровавые чистки.

С незапамятных пор пост личного секретаря Александр Ипсиланти доверил Ригасу Велестинлису Ригас был высокообразован и имел незаурядный поэтический дар. Александр Ипсиланти рассудил, что лучшего воспитателя для внука не сыскать. Мальчик жадно тянулся к своему старшему другу и, словно губка, впитывал слова Ригаса. Проникновенные строфы бередили душу, заставляли учащенно биться юное сердце. Ведь Ригас вещал о наболевшем, о горе и страданиях греческого народа, о свободе Отечества. Не случайно, что свободолюбивые песни Ригаса распевали все Балканы.

Чашу терпения султана переполнил греческий военный гимн, начинавшийся словами: «Воспряньте, Греции народы, день славы наступил!» «Казнить, немедля казнить!» – разразился султан отборной бранью, когда ему донесли что автор «греческой Марсельезы» – Ригас.

Однако возмутитель спокойствия находился вне пределов Османской империи и проживал в Вене. Увы, прибежище оказалось ненадежным, и вот почему. Австрийский император Франц, не питавший расположения к Порте, однако с опаской взирал, как его столица превратилась в центр свободолюбия, нити из которого тянутся в Грецию. Силы, которыми располагал Ригас, были ничтожны, но их оказалось достаточно, чтобы посеять в умах ясновельможных панику. А вдруг пример греков-патриотов окажется заразительным для подданных Габсбургов?..

Полицейские ищейки не утруждали себя в выборе средств и прибегали к проверенному способу. Некто Икономос и «благомышленные греки» дали показания, в которых угроза султану разрослась из мухи в слона. Реакция Стамбула не заставила себя ждать. В Вену отправилась следственная комиссия, в которую входил Константин Ипсиланти.

Как Великий драгоман Порты князь, обладавший незаурядным политическим чутьем, сразу же осознал цель игры, затеянной австрийцами. За разгромом организации, которую возглавлял Ригас, непременно последовала бы всегреческая резня. «Дело Ригаса» явно было высосано из габсбургского пальца и в этом князь пытался убедить великого визиря. Всемогущий вершитель судеб был тоже не промах и, оберегая хрупкое спокойствие, установившееся в империи, стремился не навлечь на себя ни гнев султана, ни вызвать волнения. Все усилия Константина Ипсиланти по спасению Ригаса, к которому князь питал искреннюю симпатию, окончились ничем. По тайному сговору Ригас и семь его товарищей были перевезены из Австрии в Белград и 24 июня 1798 года закончили жизнь на эшафоте в Белградской крепости.

Семья Ипсиланти тайком носила траур по Ригасу и так же тайком отстаивала панихиды по невинно убиенному другу.

И вот теперь, когда мятежный господарь Валахии оказался вне предела досягаемости, Селим сорвал злость на старике Ипсиланти. Он припомнил ему все: и увлечение французской революцией, и закулисные контакты с Санкт-Петербургом, не запамятовал он и о наглом возмутителе спокойствия Ригасе. Старик после изощренных пыток был казнен в январе 1807 года. Известие о жестокой расправе над князем Александром застало семейство Ипсиланти в Киеве.

…В 1806 году господарь Валахии князь Константин Ипсиланти с семейством и небольшой свитой прибыл в столицу Российской империи. Испросил ли он на визит разрешение у султана или великого визиря – неизвестно. Однако в Санкт-Петербурге господарю Валахии был устроен торжественный и пышный прием, такой, какой по обыкновению устраивается главе государства.

Но ни для кого не было секретом, что на карте Европы такого государства, как Валахия, впрочем, как и Молдавия, не существует. И все же князь Константин Ипсиланти и его родня были желанными гостями и в Зимнем дворце, и во дворцах столичных аристократов. Надо признать, что господарь Валахии не уступал российским знаменитостям ни в манерах, ни в умении вести светскую беседу. Александр Павлович оказался на редкость внимательным слушателем.

Мог ли тогда предполагать Константин Ипсиланти, что спустя два года он будет слезливо просить Александра Первого об аудиенции и в этом ему под различными предлогами будет отказано? Более того, вместо столицы бывшему господарю Валахии будет предписано «избрать место пребывания в Москве».