Сергей Михеенков - Жуков. Маршал на белом коне

Обсуждение заняло около трёх часов. Никто в защиту В. Е. Белокоскова не сказал ни одного слова. Дело шло явно к исключению его из рядов партии. Исполняющий должность комиссара корпуса В. В. Новиков, по существу, поддержал выступавших и сделал вывод, что Белокосков не оправдал звания члена партии.

Попросив слово, я выступил довольно резко:

— Я давно знаю Белокоскова как честного коммуниста, чуткого товарища, прекрасного командира. Что касается его служебной связи с Уборевичем, Сердичем, Рокоссовским и другими, то эта связь была чисто служебной, а кроме того, ещё неизвестно, за что арестованы Уборевич, Сердич, Рокоссовский, так как никому из нас неизвестна причина ареста, так зачем же мы будем забегать вперёд соответствующих органов, которые по долгу своему должны объективно разобраться в степени виновности арестованных и сообщить нам, за что их привлекли к ответственности. Что касается других вопросов, то это мелочи и не имеют принципиального значения, а товарищ Белокосков сделает для себя выводы из критики.

В этом выступлении было что-то новое, и члены партии загудели: „правильно, правильно“. Председатель спросил, будет ли кто ещё выступать? Кто-то сказал, что есть предложение комкора Жукова ограничиться обсуждением. Других предложений не поступило. Постановили: предложить В. Е. Белокоскову учесть в своей работе выступления коммунистов.

Когда мы шли с партсобрания, я видел, как Василий Евлампиевич украдкой вытер слёзы. Я считал, что он плакал от сознания того, что остался в партии и может продолжать в её рядах работу на благо народа, на благо нашей Родины. Я не подошёл к нему, считая, что пусть он наедине переживёт минувшую тяжёлую тревогу за свою судьбу и радость душевную за справедливость решения партийной организации.

Прощаясь, мы крепко пожали друг другу руки, и у него из глаз выкатилась крупная слеза, оставив свой след на щеке. Он не сказал мне ни одного слова, но его слеза, рукопожатие были убедительнее и дороже всяких слов. Я был рад за него и не ошибся в нём. Всю свою жизнь (умер он в 1961 году) Василий Евлампиевич был достойнейшим коммунистом, скромным тружеником и умелым организатором всех дел, которые ему поручались. В годы Великой Отечественной войны он был одним из главных организаторов автомобильной службы и снабжения войск. После войны Василий Евлампиевич возглавлял Главное управление военно-строительных работ, спецработ, а в последние годы был заместителем министра обороны по строительству. Везде и всюду Василий Евлампиевич успевал. Был всегда спокойным и хорошим товарищем, а не заступись я за него в 1937 году, могло быть всё иначе. К сожалению, многие товарищи погибли, не получив дружеской помощи при обсуждении их в партийных организациях, а ведь от партийной организации много тогда зависело, так как после исключения из партии тут же следовал арест.

В 1937 году приказом наркома обороны я был назначен командиром 3-го корпуса Белорусского военного округа. Но вскоре в связи с назначением командира 6-го казачьего корпуса Е. И. Горячева заместителем командующего войсками Киевского особого военного округа мне была предложена должность командира этого корпуса.

У моего предшественника Е. И. Горячева трагически закончилась жизнь. После назначения заместителем к С. К. Тимошенко он, как и многие другие, перенёс тяжёлую сердечную травму. На одном из партсобраний ему предъявили обвинение в связях с „врагами народа“ И. П. Уборевичем, Д. Сердичем и другими, и дело клонилось к нехорошему. Не желая подвергаться репрессиям органов госбезопасности, он покончил жизнь самоубийством. Жаль этого командира. С первых дней существования советской власти он героически сражался в рядах Красной Армии. В Конной армии последовательно командовал эскадроном, полком, бригадой и на всех командных должностях был умелым и отважным военачальником. Его любили и уважали бойцы и командиры-конармейцы.

Я охотно принял предложение. 6-й корпус по своей подготовке и общему состоянию стоял выше 3-го корпуса, а самое главное — в его состав входила 4-я Донская казачья дивизия. Я командовал ею более четырёх лет и, вполне естественно, питал к ней особую привязанность».

Из этого очерка хорошо видно, какая чума охватила в те годы войска и к чему привела эта эпидемия.

До сих пор у Жукова много недоброжелателей. Архивы, даже косвенно касающиеся не только самого маршала, но и его окружения, перелопачены в десять рук. Да и теперь пыль на жуковские папки не ложится. Скрупулёзно исследованы материалы, касающиеся репрессий военных, и если бы там, среди протоколов допросов и писем с «сигналами», нашёлся хотя бы намёк на иную службу нашего героя, то мы давно бы стали свидетелями триумфа его оппонентов. Жуков никогда доносчиком не был. Он действительно служил только родине, только её победам. И ни от кого из своих друзей в трудную минуту, когда и собственная карьера могла рухнуть и закончиться на лесоповале и в кровавом подвале НКВД, не отказался. Ни от Данилы Сердича, ни от Константина Рокоссовского. Как ни старался Голиков, как ни тянул его за язык, шантажируя и намекая на опасность дружеских связей с «врагами народа». Эта закалка поможет Жукову выжить и потом, во время опалы и травли в 1940-е и 1950-е годы.