Леонид Млечин - Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Мгновенный взлет сыграл с ним злую шутку. Он ощутил себя более значительной фигурой, чем был в реальности. Всего через месяц с небольшим самый популярный в ту пору военачальник телеграфировал Керенскому: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого с первого дня сознательного существования и доныне проходит в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет. Я заявляю, что, занимая ответственный пост, я никогда в жизни не соглашусь быть одним из орудий гибели Родины. Довольно! Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего».

Генерал требует порядка и при этом предъявляет ультиматум своему же начальству. Он был сбит с толку происходящим и сам не знал, что следует предпринять.

Генералам лучше не заниматься политикой. Они мыслят слишком прямолинейно. Корнилов не был рожден для роли «генерала на белом коне». Ему не хватало блеска и обаяния личности, политического кругозора и дара управлять людьми. Корниловский мятеж был на редкость плохо подготовлен. В этой попытке проявилась привычная для Корнилова лихость. Его окружали люди, желавшие сменить правительство, взять власть и обосноваться в Зимнем дворце. Они внушали Корнилову, что только он способен спасти Россию, а стране нужна военная диктатура. Падкий на лесть, Корнилов верил, когда его называли героем-вождем. В нем проснулись невероятные амбиции.

И с этого момента закрутилась интрига, погубившая всех ее участников, а заодно и Россию, потому что третьим – помимо Керенского и Корнилова – в этой большой игре стал Борис Викторович Савинков, один из самых знаменитых террористов XX столетия.

Пять дней в августе семнадцатого года погубили демократию в России. 27 августа Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов потребовал от главы Временного правительства Александра Федоровича Керенского передать ему власть в стране, а 31 августа корниловских генералов арестовали.

Ключевая фигура в этой истории – знаменитый революционер Борис Савинков, до революции – вождь боевой организации партии эсеров, летом семнадцатого – фактический руководитель Военного министерства во Временном правительстве,

Он участвовал во множестве терактов, организовал убийство министра внутренних дел Вячеслава Плеве и московского генерал-губернатора и командующего войсками округа великого князя Сергея Александровича.

«Я видел Савинкова впервые в 1912 году в Ницце, – вспоминал писатель Александр Куприн. – Тогда я залюбовался этим великолепным экземпляром совершенного человеческого животного! Я чувствовал, что каждая его мысль ловится послушно его нервами и каждый мускул мгновенно подчиняется малейшему намеку нервов. Такой чудесной машины в образе холодно-красивого, гибкого, спокойного и легкого человека я больше не встречал в жизни, и он неизгладимо ярко оттиснулся в моей памяти».

За ним следило около сотни агентов заграничной агентуры Департамента полиции. Но помешать его террористической деятельности полиция не смогла. После революции он вернулся в Россию.

«Изящный человек среднего роста, одетый в хорошо сшитый серо-зеленый френч, – таким его увидел один из знакомых в семнадцатом году. – В суховатом, неподвижном лице сумрачно, не светясь, горели небольшие, печальные и жестокие глаза. Левую щеку от носа к углу жадного и горького рта прорезала глубокая складка. Голос у Савинкова был невелик и чуть хрипл. Говорил он короткими, энергичными фразами, словно вколачивая гвозди в стену».

В мае военный министр Керенский назначил товарища по эсеровской партии Савинкова комиссаром на Юго-Западный фронт – готовить наступление против немцев. Керенский патетически говорил:

– Там, где Савинков, там победа.

«Живу, то есть работаю, как никогда не работал в жизни, – писал Савинков с фронта. – Что будет – не хочу знать. Люблю Россию и потому делаю. Люблю революцию и потому делаю. По духу стал солдат и ничего больше. Все, что не война, – далекое, едва ли не чужое. Тыл возмущает. Петроград издали вызывает тошноту. Не хочу думать ни о тыле, ни о Петрограде».

В нем была симпатичная военным подтянутость, четкость жестов и распоряжений, немногословность, пристрастие к шелковому белью и английскому мылу. Производил впечатление прирожденный и развитый в подполье дар распоряжаться людьми. Керенский сделал Савинкова своим заместителем в Военном министерстве. Глава Временного правительства нашел себе странного союзника, которого, видимо, не вполне понимал. Кто-то точно сказал, что Савинков при его страсти к интригам и заговорам был бы уместен в Средние века в Италии, но ему совершенно нечего делать в Петрограде.