Я потому упомянул про этот аспект книги Конквеста, что именно наследники жертв «крестьянского потока» позже стали главными защитниками памяти палача собственных родителей. Я не о Шолохове только говорю, но, прежде всего, о современных писателях и редакторах, которых называют «патриотами». Ну, например, Иван Стаднюк, так часто цитируемый Конквестом, первым (или одним из первых, наряду с Михаилом Алексеевым) рассказавший в литературе о «терроре голодом», потом с гордостью признавался, что именно он тоже первым после хрущевских гонений на Сталина восславил вождя в литературе (его даже назвали «официальным биографом Сталина»). Раскройте первый попавшийся номер «Нашего современника», и вы даже сегодня, когда это отнюдь не поощряется, увидите в журнале, сделавшем упор на «русскую народность», упоминание, что Сталин был прав («вернее других трактовал Ленина») в середине 20-х годов, а потом ошибался лишь потому, что, подобно Троцкому и Бухарину, был махистом (А.Кузьмин), [ *] или воркотню в ответ на критику сталинских достижений, вроде московского метро, которое сравнивается с тоже ведь «неправильно» и «антиинженерно» построенным Санкт-Петербургом («Не хочется вступать в… бесплодный спор о том, что в свое время мы 'неправильно' строили, 'неправильно' воевали…» – Вс. Сахаров[ *]). Нет, я вовсе не хочу лягнуть лишний раз этих авторов, оперевшись на текст Р.Конквеста – повторяю, именно они или им подобные некогда с тем же мужеством решались поминать «террор голодом», как сегодня защищают сталинские заслуги. Мне видится здесь важный феномен: Сталин действовал не сам по себе, он выражал волю партии наиболее простым и убедительным способом, а воля партии тоже не возникала на пустом месте, она являлась отражением каких-то глубинных тенденций, во всяком случае, у значительной части народа. И нельзя не согласиться с Виктором Астафьевым, одним из самых значительных сегодня писателей, который иронически отозвался о критике Сталина в процессе сегодняшней перестройки, назвав ее «чем-то вроде громоотвода»: «А может быть, удастся самим чище выглядеть?»
Сила Р.Конквеста, мне кажется, состоит в том, что он показал: с точки зрения тех идей, тех ценностей, которые победили в конкурентной борьбе идей и ценностей в русском обществе 20-го века (в числе средств борьбы имелись, конечно, и сила оружия, и сила террора) Сталин являлся наилучшим выразителем партийных идей. Его победа была не случайна: он стал подлинным вождем партии, которую, правда, потом сам уничтожил и заменил другой, подлинным вождем которой тоже был. Но партия тоже выражала важные тенденции народной воли (именно об этом все время пишет в эмиграции А.Зиновьев!). И критика Сталина как какого-то извращенца ленинских идей бесплодна, она действительно призвана стать «громоотводом», по слову В.Астафьева. Поэтому-то главной мишенью Р.Конквеста является именно идеология общества, позволившая ему стать ареной самых страшных, наряду с нацистскими, преступлений 20-го века, а вовсе не товарищ Сталин и его верные соратники.
* * *
Долг требует от меня сказать о том, что я считаю недостатками монографии Р.Конквеста.
Но сначала о критике, появившейся в советской печати. В третьем номере «Вопросов истории» за 1988 год помещена небольшая статья автора, упомянутого на страницах «Кровавого посева», известного советского историка крестьянства В.Данилова, где он в пух и прах разносит подсчеты Р.Конквестом жертв коллективизации и террора голодом. При этом он якобы защищает честь и достоинство современного СССР от клеветнических нападок из-за рубежа, явно имея в виду мысль Конквеста из эпилога по поводу современного состояния дел в советской идеологии.
Нельзя придумать худшее унижение для сегодняшнего СССР, чем статья В.Данилова! Крупнейший, известнейший советский историк, специалист по данной проблеме, не может противопоставить данным Р.Конквеста ничего, кроме других подсчетов, сделанных опять-таки не им, а другими иностранными специалистами, учеными из школы Э.Г.Карра (т.н. «объективистами»). На глазах у советского читателя иностранцы спорят о важнейших для него проблемах (В.Данилов сам упомянул, что десятки раз спрашивали его студенты на лекциях «о десяти миллионах погибших в начале 30-х годов»), а самый крупный русский исследователь по данной теме всего-то и может, что цитировать иностранцев и присоединяться к одной из спорящих сторон. Поневоле вспомнишь горькие слова все того же В.Астафьева: «Дали у нас возможность выступить зарубежным общественным деятелям, зарубежным философам. И они черным по белому писали: 'Мы знаем, а вы не знаете'. И это действительно так».
Читать дальше