А Тейлор - Вторая мировая война.

Лишь одно оперативное решение было принято в Квебеке: авиация союзников должна перейти к независимому бомбометанию и, возможно, заставить Германию сдаться без дальнейших наземных боев. Было также принято ужасающее, хотя и недолговечное политическое решение. Черчилль и Рузвельт дали согласие на то, чтобы был составлен план ликвидации германской индустрии и превращения Германии в «страну в основном аграрную». Британский Военный кабинет возражал против такого решения. Вернувшись в Вашингтон, Рузвельт тоже передумал и пресекал всякие догадки о будущем Германии. План «аграризации» был отвергнут.

Не сумев настроить Рузвельта против русских, Черчилль решил взяться за самого Сталина и в октябре поехал в Москву. Сталин приветствовал разделение сфер влияния; это всегда было основой его политики. Черчилль написал на клочке бумаги: «Румыния – 90 % русская; Греция – 90 % английская; Югославия и Венгрия – 50/50 %; Болгария – 75 % русская». Сталин прочитал и «поставил птичку», крупно, синим карандашом. Наступила пауза, потом Черчилль сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы так, экспромтом, уладили вопросы, настолько важные для миллионов людей? Надо сжечь бумагу». Сталин ответил: «Да нет, пусть она хранится у вас». На следующий день Молотов настаивал, чтобы Венгрия и Болгария стали русскими на 80 %. Точные цифры не имели значения. Сияющий от радости Черчилль вернулся домой и 27 октября заявил в палате общин: «Наши отношения с Советской Россией никогда не были более тесными, близкими и сердечными, чем теперь».

Черчилль вскоре воспользовался полученным от Сталина обещанием. В Греции силы Сопротивления составляли 75 тыс. человек. Они были вооружены англичанами и наносили немцам тяжелые удары. Греческое Сопротивление отнюдь не было коммунистическим и не внимало советам коммунистов сотрудничать с прежними греческими властями; когда в октябре немцы отступили, оно было готово создать республику левой направленности. Но Черчилль игнорировал подлинный характер греческого Сопротивления. Он считал любое радикальное движение коммунистическим, а значит, и угрозой для британского господства на Средиземном море. В Афины были направлены британские войска. Черчилль писал командующему этими войсками: «Без колебаний действуйте, как в захваченном городе, где происходит восстание местного населения». Но Афины покоренным городом не являлись, а Сопротивление было сильнее британских войск. В Англии поднялся шум. Казалось, что это новая «операция Дарлана», соглашение с фашистами против радикальной демократии.

Черчилля это не отпугнуло. В день Рождества он сам поехал в Афины и навязал грекам временное правительство во главе с архиепископом Дамаскиносом, о котором отзывался конфиденциально с насмешкой: «Интригующий средневековый прелат». Сопротивление согласилось разоружиться, хотя это впоследствии не смогло помешать гражданской войне. И нельзя сказать, что послевоенная Греция явила собой яркий образец демократии. Часто осуждали советское иго в Восточной Европе. Но только Англия, последовав примеру немцев, предприняла военные действия против популярного народного движения, когда фактически война еще продолжалась.

Греция не была единственной заботой, одолевавшей союзников. Позиции союзников на море значительно улучшились, когда единственный остававшийся еще германский линкор «Тирпиц» был наконец потоплен в ноябре английским самолетом, атаковавшим его из шведского воздушного пространства. К концу войны германский надводный флот сократился до 3 крейсеров и 15 эсминцев. Новые подводные лодки угрожали судоходству союзников, но строились они медленно, к тому же американские бомбежки выводили их из строя. Но казалось, на суше все идет хорошо. 15 декабря Монтгомери сказал Эйзенхауэру, что хотел бы поехать домой на Рождество, и на следующий день объявил войскам: «В настоящее время враг ведет оборонительную кампанию на всех фронтах; он в таком положении, что предпринять крупные наступательные операции не может». Но Монтгомери ошибался. В то же утро немцы начали наступление, которое могло разрушить весь фронт союзников. Это декабрьское наступление было последним взлетом стратегического вдохновения Гитлера. Он и внешне уже был похож на мертвеца: левая половина парализована, глаза потускнели, медленная, шаркающая походка. Он держался только благодаря всевозрастающим дозам лекарств. Оставалась лишь его неукротимая воля. Приходя к нему в мрачном настроении, люди уходили, охваченные воодушевлением. Он по-прежнему был готов дерзать в уверенности, что его ловкость позволит преодолеть нехватку ресурсов.