Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

Вице-директор (подпись неразборчива). Делопроизводитель (подпись неразборчива). 22 марта 1911 г."

Серебрякова выполняет требуемую формальность. Уже слепая, с трудом она пишет собственноручно в Департамент следующее заявление:

"В Департамент полиции.

С содержанием объявления Департамента от 29 марта 1911 г. за № 26 871 согласна, и прошу выслать деньги для меня на имя Сергея Васильевича Зубатова, которые будет пересылать от себя в Департамент мои расписки в получении от Департамента денег.

Москва Анна Егоровна Серебрякова

4 апреля 1911 г."

В архивных делах Департамента сохранилось 69 расписок Серебряковой. Свою пенсию она аккуратно получала с февраля 1911 по январь 1917 года. Лишь февральская революция нарушила и прервала эту регулярную выдачу из царской казны по 100 рублей в месяц.

Сколько же всего получила Серебрякова за свои услуги делу политического розыска? Единовременные пособия в 1908 году (5000 руб.) и 1910 году (500 рублей), вместе с общей суммой пенсии (с февраля 1911 года по январь 1917 года) составляют 12 400 рублей.

Впрочем, эти исчисления далеко неполны и неточны. Указанные выдачи носят характер особых наград, они являются не столько оплатой обычных услуг, сколько сверхординарными поощрениями. Обычная оплата деятельности Серебряковой, её обычное жалованье от Департамента нам неизвестны. Можно лишь думать, что жалованье это, по крайней мере, в последние годы её работы в «охранке», было не менее или, что вероятнее, даже превышало 1200 рублей в год, т. е. ту сумму, которая была определена ей в качестве пожизненной пенсии.

Начальник Московского охранного отделения фон Коттен в 1907 году, поддерживая ходатайство о выдаче Серебряковой единовременного пособия, между прочим, писал: «…получая за свою усердную работу скромное вознаграждение, она никакого запаса средств к существованию сберечь не имела возможности».

Неизвестно, что понимал фон Коттен под «скромным вознаграждением». Ясно, что Серебрякова работала в охранке около 25 лет не даром, не только, а может быть, и не столько из-за идейных побуждений.

Дело по обвинению Серебряковой слушалось в открытом заседании Московского губернского суда в 1926 году. Суд посчитал, что "преступления Серебряковой заслуживают высшей меры наказания, но принимая во внимание, что «карательная политика пролетарского государства не преследует мести», а также и то обстоятельство, что подсудимая не является для настоящего времени социально опасной (старчество, инвалидность), приговорил её к лишению свободы на семь лет с конфискацией имущества. Она к этому времени была уже слепой.

Любопытна тема, поднятая Л.Меньшиковым в книге «Охрана и революция»: Лев Толстой и «охранка».

«Я не политический человек», – писал Л.Н. Толстой в 1857 году после того, как увидел в Париже гильотину; таким он оставался и всю жизнь. Тем не менее, писатель, не говоря уже о его рационализме в сфере религиозной, часто вторгался как моралист в область политических вопросов. Всем памятны мужественные выступления Толстого с протестом против смертной казни («Письмо к Александру III», «Не могу молчать») и в защиту духоборцев («Письмо к Николаю II»). Критика Толстого некоторых сторон «существующего строя» (земельные отношения, милитаризм) носила иногда такой резкий характер, что легко могла быть «подведена» под те или другие статьи уголовного кодекса. Как известно, проповедь свою Толстой вёл во всеуслышание и от ответственности не уклонялся; наоборот – желал её.

Несмотря на все это, Толстому за всю его долгую жизнь не довелось иметь острых конфликтов ни с полицией, ни с юстицией. Единственной репрессивной мерой, которую пришлось испытать великому писателю, было лишь знаменитое синодское «отлучение», имевшее, впрочем, более символический характер. И в то время, когда последователи Толстого, повторявшие только слова своего учителя, подвергались всевозможным гонениям, сам он оставался застрахованным от всяких мер начальственного «воздействия». Даже тогда, когда Толстой, страдая за своих учеников, терпевших преследования, просил, чтобы вместо них привлекали его – истинного виновника, ему отказывали в этой «милости».

В 1896 году Толстой, по случаю ареста в Туле одной женщины-врача, написал министру юстиции Муравьёву письмо, в котором говорил о «неразумности, бесполезности, жестокости мер, принимаемых правительством против лиц, которые распространяют его запрещённые сочинения», и просил «все меры наказания, устрашения или пресечения зла направить против того, кто считается виновником его». «Я заявляю вперёд, – писал Толстой далее, – что буду не переставая, до самой смерти делать то, что правительство считает злом, а что я считаю священной перед Богом обязанностью».