Александр Бушков - Планета призраков

Книгу оперативно перевели на несколько языков, она прогремела по Европе – а заодно и имена талантливых молодых ученых, столько сделавших для возрождения чешской культуры.

И тут прозвучал голос скептика. К великому сожалению для «молодых львов», принадлежал он не какому-то безвестному критикану, а упоминавшемуся уже Копитару, серьезному ученому из Венской библиотеки. Копитар и раньше сомневался в подлинности трех рукописей – а теперь во всеуслышание объявил, что считает подделкой все четыре . И Краледворскую в том числе…

Это было уже весьма серьезно. Однако команда Ганки приняла бой – слишком многое было поставлено на карту. В помощь себе они привлекли двух ученых постарше, с громкими именами: Фр. Палацкий считался лучшим в мире знатоком латинской и чешской палеографии, а второй, П. Шафарик, издал несколько весьма авторитетных трудов по филологии, этнографии, истории культуры, так что заслуженно числился звездой европейской величины.

Они и выпустили в 1840 году книгу «Древнейшие памятники чешского языка», в которой вдребезги разносили позицию и аргументацию покойного Добровского, дерзнувшего усомниться в подлинности этих самых древнейших памятников. Правда, кроме научных аргументов, пустили в ход и чисто эмоциональные: писали, что неведомый «сочинитель», если допустить его существование, должен был быть чересчур уж талантливым мистификатором, а такому в современной чешской действительности попросту неоткуда взяться. А тут еще подключился химик Корда, исследовавший чернила, которыми были написаны рукописи, и сделавший вывод: они «в высшей степени древние».

Так что атака была успешнейшим образом отбита. Посрамленные скептики вынуждены были отступить и сложить оружие. Соединенным авторитетом всех вышеперечисленных мэтров было доказано: все четыре рукописи – подлинные и только особо оголтелый враг народа чешского может своим поганым языком изрыгать нечто подобное…

Задолго до того специально «под Краледворскую рукопись» был создан Национальный музей. Теперь же культ древних рукописей перехлестнул все мыслимые границы. Поэты посвящали им стихи, композиторы – музыку. Театры инсценировали самые эффектные с драматургической точки зрения части. Художники рисовали книжные иллюстрации и внушительные живописные полотна на сюжеты древней истории, вновь обретенной народом чешским благодаря подвижнику Ганке и его друзьям. Перед костелом, где когда-то Ганка нашел Краледворскую рукопись, торжественно воздвигли памятник былинному богатырю Забою (о котором, как мы помним, было известно исключительно из этой рукописи). По всему славянскому миру рукописи принимали восторженно. Если верить Ганке, их вроде бы собирался переводить на русский не кто иной, как Пушкин. Самые маститые ученые считали за честь писать предисловия и комментарии к новым изданиям рукописей, а на чешский их переводил самый настоящий граф.

Сам Ганка стал, без преувеличения, национальным героем. Он много лет занимал довольно скромный пост хранителя библиотеки Чешского музея – но к нему туда вереницей тянулись приезжие гости из славянских стран. Список посетителей, сохранившийся в «памятных книгах» музея, заставляет почтительно снять шляпу: Тургенев, Майков, Аксаков, Петр Вяземский, Гоголь… В России Ганку обожали не только восторженные литераторы, но и столпы высшей бюрократии вкупе с руководством Академии Наук. Его наградили несколькими российскими орденами, избрали членом Академии, которая, кроме того, удостоила Ганку сначала серебряной медали, а потом и большой золотой – «за заслуги в славянских древностях и литературе». Одним словом, как в старом анекдоте: «Жизнь удалась».

Вот только порой, время от времени, случались… гм, некоторые казусы. Ганка по своей привычке обнаружил как-то очередную средневековую чешскую рукопись, песню «Пророчество Либуше» – но очень быстро выяснилось, что это его собственное творчество. Шума поднимать не стали: решено было считать, что знаменитый ученый просто-напросто неуклюже пошутил без всяких корыстных целей. С каждым может случиться.

Второй случай был гораздо серьезнее. Неугомонный Ганка с торжеством предъявил ученому миру обнаруженный им средневековый латинский словарь «Матер верборум» – рукопись ХIII века. Она была битком набита так называемыми «глоссами» – толкованиями или переводами архаизмов иностранных слов, словосочетаний… И, что важнее, многие из глосс присутствовали в Краледворской и Зеленогорской рукописях.