В.И. Карпец - Русь Мiровеева (опыт «исправления имен»)

Более того, в новгородско-псковском варианте сочинения «Об обидах Церкви» обозначен путь движения апокалиптической жены, имеющей младенца мужеского пола (Откр., 12, 1-6). «В Третий Рим,… иже есть в новую Русию (выделено нами — В.К.) в великий Новград», в других редакциях — «в Третий Рим, иже есть в новую Русию великую». Характерно, что как «Повесть о белом клобуке», так и Слово «Об обидах Церкви» предшествуют филофеевым посланиям.

Важнейшей чертой данного корпуса является предельно широкое понимание Третьего Рима как Русской земли в ее целом, т. е. земли, подвластной Руси или Русским царям. «Ветхий бо Рим отпаде от веры Христовы гордостию и своею волею, в новем же Риме, еже есть в Констянтинеграде, насилием агарянским тако же христианьская вера погибнет. На Третьем же Риме, иже есть на Руской земли (здесь и далее выделено нами — В. К.), благодать Святаго Духа восия. И да веси, Филофие, яко вся християнская царства приидут в конец и снидутся во едино Руское Православия ради. В древняя убо лета изволением земнаго царя Констянтина от царствующаго града сего царский венец дан бысть рускому царю. Белый же сей клобук изволением небеснаго царя Христа ныне дан будет архиепископу Великаго Новагорода. И кольми сии честнее онаго, понеже архангельскаго чина есть царский венец и духовнаго суть. Ты же не умедли святаго сего клобука послати в Рускую землю в Великий Новград по первому тебе явлению святаго ангела […] Яко же бо от Рима благодать и слава и честь отъята бысть, тако же и от царствующаго града благодать Святаго Духа отымется в пленение агарянское, и вся святая предана будут от Бога велицей Рустей земли. И Царя рускаго возвеличит Господь надо всеми языки и под властию их мнози царие будут от иноязычных».

Итак, выводы из «Повести» могут быть сделаны такие.

Во— первых, в качестве Третьего Рима называется не Москва, а вся Русская земля, то есть Царская земля.

Во— вторых, в качестве сакрального центра Русской земли именуется Великий Новгород, т. е. все тот же древний Словенск.

В— третьих, если Великий Новгород действительно является сакральным центром Русской, то есть Царской земли, то речь явно идет не о вырождающейся новгородской «республике» XVI века, а о Новгороде в далеком (по крайней мере, долетописном) прошлом (или далеком, неведомом, будущем?). Более того, если в «Повести об обидах Церкви» говорится о Новой Русии, то стало быть, существовала и Старая Русия, преемницей которой является «новая». В таком случае где она находилась?

И, наконец, в-четвертых, какому Русскому царю, а, следовательно, основателю Династии, был дан Константинов венец «в древняя убо лета», то есть задолго до восприятия идеи Третьего Рима Московскими государями? И, наконец, может ли быть этот Царь отождествлен с младенцем мужеского пола, имеющим «пасти языки жезлом железным» (Откр., 12, 1-6), имея в виду, разумеется, что монархическое сознание не индивидуализирует царя, а акцентирует внимание на династии, являющейся, по сути, одним царем, поскольку каждый царь есть непосредственное продолжение предыдущего? В конечном счете этот вопрос едва ли не самый главный.

Чрезвычайно умный, но именно поэтому и чрезвычайно осторожный Николай Михайлович Карамзин, дабы не быть заподозренным в том, что «вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа» (чего стоило такое вознесение он, как, впрочем, и Пушкин, знал прекрасно), и в то же время стремившийся «сказать, не говоря», писал: «Нельзя, конечно, верить Датскому Историку Саксону Грамматику, именующему Государей, которые будто бы царствовали в нашем отечестве прежде Рождества Христова и вступали в родственные союзы с Королями Скандинавскими: ибо Саксон не имел никаких исторических памятников (sic! — В. К.) для описания сей глубокой древности, и заменял оные вымыслами своего воображения; нельзя также верить и баснословным Исландским повестям, сочиненным, как мы уже упоминали, в новейшие времена, и не редко упоминающим о древней России, которая называется в них Острагардом, Гардарикиею, Гольмгардом и Грециею; но (sic! — В. К.) рунические камни, находимые в Швеции, Норвегии, Дании и гораздо древнейшие Христианства, введенного в Скандинавии около десятого века (обратим внимание на это свидетельство в связи с разрушенными новгородскими святынями „долетописной“ эпохи — В. К.), доказывают своими надписями (в коих имеются Girkia, Grikia или Россия), что Норманны давно имели с нею сообщение».

Карамзин мог не знать (а мог и знать) о христианских святынях в Новгороде до святого Владимира: во всяком случае В. С. Передольский проводил свои исследования много позже. И если знаменитый поэт и историограф, хотя и из соображений осторожности делает вид, что отрицает подлинность сведений Саксона Грамматика и Исландских королевских саг, то при всем том остается так называемым «норманистом» (в привычном, то есть германофильском понимании — такова была официальная точка зрения Петербургского двора). Но то, что говорит Карамзин о самих «норманнах», дает основание утверждать, что он, как, впрочем, и «премудрый» Макарий, пытается указать читателю на реальное наличие неких гораздо более существенных и важных сведений о прошлом Европы в ее целом: