Сергей Мельгунов - Судьба императора Николая II после отречения

Так элементарно и подчас аляповато протекала вся работа по расследованию Комиссией того гнезда «измены», которое свила в верхах «немецкая карта». «Что вам известно… самому или через членов Думы об указаниях на изменническую деятельность кого-нибудь из Совета Министров или их окружающих?» – напрямик задает вопрос председатель Комиссии Родзянко. «Абсолютно ничего, – ответил последний. – Я очень рад, что до меня не доводились даже слухи. Про Сухомлинова говорили, но у меня подлинных документов и данных не было». Пр.: А о Штюрмере? Род.: Ничего. Пр.: А о Протопопове? Род:. О Протопопове – это история с Варбургом, но она кончилась довольно неприлично, так как оказалось, что В. – есть подставное лицо и даже, что он ничего общего с германским правительством не имел. Я бы ничего не скрыл, но даже слухов об измене не было. Говорили, что Шт. получает какие-то деньги из заграницы, но это ничего не доказывает…»

Допрос Родзянко происходил 4 сентября. Перед Комиссией прошел ряд лиц, прямо или косвенно выяснявших вопрос об «измене». Белецкий, откровенные показания которого удовлетворили Комиссию, получил особое задание «ради интересов родины, ради интересов истины» отметить «малейшие проникновения шпионажа и измены» в «верхах правительства». «Чудодей» кн. Андронников, о котором нач. штаба в. кн. Н.Н. Янушкевич выражал сожаление, что он не вздернут на веревку вместе с Мясоедовым, также должен был выяснять следы «соприкосновения со шпионажем», с «немецкой организацией» тех лиц, с которыми он встречался [169]. «Никакого не было подозрения» – только и мог ответить, конечно, кандидат на виселицу. Для Комиссии или ее председателя Штюрмер – изменник, как то доказала речь Милюкова 1 ноября. Протопопов «укрывал» изменников, воспрещая печатать что-либо о Штюрмере, в то время как измена подлежала изъятию в интересах родины. «Кто этому верил, что он изменник, кто это знал?» – спрашивал на допросе Протопопов. «Этому верила страна, но не верили министры», – отвечал председатель. Пр.: «Я Штюрмера за изменника не считал, и мне это в голову не приходило». Процитированное место относится к допросу 21 июня. Через месяц Протопопов подал письменное добавление, в котором готов был заподозрить всех, окружающих его, в шпионаже. «Теперь у меня является мысль, – писал Протопопов по поводу некоего Виткупа, „богатого человека“, у которого иногда обедал Распутин, – не причастен ли Виткуп к шпионажу. Прежде я этого, конечно, не думал и оснований утверждать что-либо подобное не имею. Мысль эта явилась у меня под влиянием узнанного уже в крепости. Мне тоже приходит в голову – не изменник ли Симанович, и не был ли таковым Распутин? Подозреваю А.Н. Хвостова, Татищева, кн. Тарханову, Мануйлова, Мануса, Штюрмера; прежде этого не подозревал, а теперь невольно думается. Подозреваю фрейлину Никитину, кн. Андронникова… полковника Розанова (т.е. следователя в контрразведке), хотя положительных тому оснований не имею, также думается… и Софья Лунц, не видалась ли она в Копенгагене с Перреном [170]или кем другим причастным к шпионажу, хотя и это есть лишь предположение, здесь пришедшее мне на мысль». Продиктовано ли было такое показание, почти граничащее с издевательством над шпиономанией Комиссии, расстроенным воображением действительно неуравновешенного человека, или сознательным подлаживанием под настроения допрашивавших, причем сам допрашиваемый притворно принимал личину, которая подтверждала его психическую ненормальность? [171]

В такой обстановке, естественно, дело Сухомлинова, «изменническая» деятельность которого в Комиссии не возбуждала сомнение, хотя со следствием она не была знакома, становилось какой-то лакмусовой бумагой для выяснения вообще изменнических тенденций министров и их вдохновителей. Штюрмеру было поставлено «конкретное обвинение» в попытке «затушить» дело Сухомлинова. Не будем обследовать сложной эпопеи подготовки сухомлиновского процесса при старом режиме и всех посторонних влияний, так или иначе связанных с процессом. В сущности, никакой защиты Сухомлинова не было со стороны тех, кто при Дворе был озабочен судьбою опального военного министра и кто не верил в его «измену». Позиция этих защитников Сухомлинова как нельзя лучше определяется докладной запиской начальника канцелярии Министерства Двора Мосолова, рассмотренной Фредериксом совместно с Штюрмером 21 января 16 года и переданной на усмотрение министра юстиции. «Ожидание решения по делу Сухомлинова во всех слоях общества и населения волнует умы» – констатировала записка. «Общий голос народный высказывается за то, чтобы его судили по всей строгости закона… народные массы требуют суда, ища виновника временных неудач на войне, приписывая их исключительно недостаточности снабжения армии оружием и боевыми припасами. Он является для толпы виновником гибели массы солдатских жизней, требующей возмездия. Из политических партий благомыслящие монархисты желают суда для справедливого наказания за совершенные преступления, если таковые будут доказаны беспристрастным судом. Эти элементы сравнительно малочисленны, но другая часть политических партий, именно та, которая особенно энергично агитирует в народных массах, это антимонархические элементы, которые хотят взвинтить суд над Сухомлиновым во всесветный скандал, дискредитирующий правительство и могущий нанести сильный удар монархическому принципу. Вопрос о предании суду Сухомлинова по закону подлежит рассмотрению департамента Государственного Совета. При утверждении Государем Императором решения департамента Сухомлинов подлежит преданию верховному суду.